Алекс Бертран Громов - Нарком Берия. Злодей развития Страница 21

«Правда», ноябрь 1938 г.

29 ноября 1938 года на заседании Военного совета при НКО СССР Ворошилов изрек: «Весь 1937 и 1938 годы мы должны были беспощадно чистить свои ряды, безжалостно отсекая зараженные части организма до живого, здорового мяса, очищались от мерзостной предательской гнили… Достаточно сказать, что за все время мы вычистили больше четырех десятков тысяч человек. Эта цифра внушительная. Но именно потому, что, так безжалостно расправлялись, мы можем теперь с уверенностью сказать, что наши ряды крепки и что РККА сейчас имеет свой до конца преданный и честный командный и политический состав».

На местах ревнители чистоты рядов разошлись в это время так, что в январе 1938 года пленуму ЦК ВКП(б) пришлось принимать постановление «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из партии и о мерах по устранению этих недостатков» с требованием «прекратить огульные репрессии». Была создана комиссия по разбору жалоб, первые же итоги ее деятельности продемонстрировали, что если продолжать в том же духе, то можно совсем остаться если не без армии вообще, то без командиров точно.

Как пишут Н.С. и Ю. Н. Черушевы в своей книге «Расстрелянная элита РККА. Комбриги и им равные», большинство репрессированных родились в 1880–1890 годах, успешно воевали в Гражданскую, получили специальное высшее образование и 1937–1938 годах попали в жернова репрессий: «Репрессиям подверглись лучшие военные кадры – образованные, подготовленные к военной деятельности, которые не допустили бы позорных провалов, имевших место в финской кампании и начальном периоде Великой Отечественной. В период репрессий они, эти кадры, осуждались на смерть по надуманным, сфальсифицированным обвинениям в шпионаже, вредительстве, принадлежности к контрреволюционным организациям…» Авторы в предисловии описывают трудности, с которыми им пришлось столкнуться при создании энциклопедии: «Во-первых, недостаточная полнота библиографических данных на некоторых лиц бригадного звена высшего командно-начальствующего состава РККА. Во-вторых, отсутствие фотографий на значительное число комбригов и им равных. Последнее обстоятельство во многом объясняется тем, что при аресте того или иного командира Красной армии и производстве обыска в его квартире, служебном кабинете или на даче в обязательном порядке изымались фотографии, в том числе и семейные. В ходе следствия эти фотоснимки нередко использовались в качестве материала для шантажа и морального давления на арестованного. После осуждения подследственного фотографии, как правило, уничтожались. Случалось так, что в период реабилитации – в 50-х гг. XX в. – жена или дети расстрелянного командира РККА не могли предоставить в военную прокуратуру его фотографию…» В послесловии авторы дают ответ на вопрос, как была готова Красная армия к финской и Великой Отечественной войне, какой опыт руководства войсками имели представители высшего комначсостава, после того как в РККА прошли репрессии. «Исторические данные таковы: накануне войны из 17 командующих военными округами (с началом боевых действий многие из них стали командармами) 12 человек имели опыт руководства округом не более одного года, а из 20 командующих армиями 13 человек (более половины) имели опыт работы на этом посту не более полугода. В среднем накануне войны 75 % командиров и 70 % политработников имели незначительный (до одного года) опыт работы в занимаемых должностях». Репрессиям подверглись лучшие кадры. К тому же «репрессии против кадров Красной армии нанесли огромный ущерб делу боевого обучения войск, привели к существенному ослаблению боеготовности частей и соединений… Перечисленные в словаре командиры, политработники и другие категории высшего комначсостава являются первостроителями Красной армии».

«В вооруженных силах было арестовано большинство командующих войсками округов и флотов, членов Военных советов, командиров корпусов, командиров и комиссаров соединений и частей… – писал в мемуарах маршал Жуков. – В стране создалась жуткая обстановка. Никто никому не доверял, люди стали бояться друг друга, избегали встреч и каких-либо разговоров, а если нужно было – старались говорить в присутствии третьих лиц – свидетелей. Развернулась небывалая клеветническая эпидемия. Клеветали зачастую на кристально честных людей, а иногда на своих близких друзей. И все это делалось из-за страха не быть заподозренным в нелояльности… В Белорусском военном округе было арестовано почти 100 процентов командиров корпусов. Вместо них были выдвинуты на корпуса командиры дивизий, уцелевшие от арестов».

До сих пор идут непримиримые споры, был ли на самом деле «заговор маршалов» против Сталина. И если да, то насколько далеко он простирался за пределы разговоров за рюмкой чая.

Существует версия, что «заговор», а точнее, открыто организованное Тухачевским недовольство было направлено против Ворошилова, смещения которого с поста наркома обороны он и потребовал от Сталина и политбюро. Было это в мае 1936 года.

И нет ничего удивительного, что Сталин увидел в этом опасность для себя самого – сначала красные маршалы будут диктовать, кому быть наркомом, а что после?.. Историю «кремлевский горец» знал неплохо, мог вспомнить и о римских преторианцах, по собственному усмотрению свергавших и возводивших на престол императоров, и о гвардии Российской империи в XVIII веке, бывшей основной движущей силой дворцовых переворотов. Вот вождь и занялся превращением офицерского корпуса в послушный механизм, не смеющий даже думать о том, чтобы выступать с политическими инициативами.

Так же спорят и о том, оказались ли именно репрессии причиной тяжелых поражений в первой половине Великой Отечественной войны. Гитлер, поначалу злорадствовавший и утверждавший, что обезглавленную Красную армию нельзя считать сколь-нибудь серьезным противником, потом принялся завистливо сетовать по поводу предусмотрительности Сталина – после того как он сам в 1944 году лишь по случайности не был убит собственными генералами.

Однако над головой Ежова уже сгущались смертоносные тучи. Именно при нем развернулись наиболее массовые репрессии, получившие потом название Большого террора, жертвами которого при Ежове стали более шестисот тысяч человек. Но к весне 1938 года Ежов сам оказался под угрозой, как минимум, опалы – назначение его в дополнение к прежней должности наркомом водного транспорта многими, и прежде всего самим Ежовым, было воспринято как недобрый знак. А вскоре у него появился новый заместитель – Лаврентий Берия. На Ежова посыпались обвинения в некомпетентности и потворстве предателям – при нем несколько видных энкавэдэшников бежали за границу. Дело кончилось тем, что Ежов попросил освободить его от должности и, предвидя, что затем его арестуют, просил Сталина не трогать его старую мать.

23 ноября 1938 года Ежов написал «дорогому тов. Сталину» письмо, в котором пытался оправдаться на недостаточную бдительность на прежнем посту. Это произошло после разговора Ежова с самим вождем, а также с Молотовым и Ворошиловым в тот же день. В письме Ежов сетовал: «Мне не удалось в сколь-нибудь связной форме изложить и мои настроения и мои грехи перед ЦК, перед Вами. Получилось нескладно… Чувство, что недоверие, которое совершенно законно возникло у Вас против меня, не рассеялось…» Далее Ежов признавался, что весной 1938 года, когда он, оставаясь наркомом внутренних дел, получил еще и назначение в Наркомат водного транспорта, то забросил дела в НКВД и два месяца не появлялся на службе, поскольку «запарился во множестве текущих дел». А в это время его заместитель Фриновский «оттягивал чистку» и потворствовал врагам народа. Большая часть письма посвящена тому, что думал и подозревал Ежов в отношении Берии.

«Дорогой тов. Сталин!

23-го ноября после разговоров с Вами и с т.т. Молотовым и Ворошиловым я ушел еще более расстроенным. Мне не удалось в сколь-нибудь связной форме изложить и мои настроения, и мои грехи перед ЦК, перед Вами. Получилось нескладно. Вместо облегчения еще более тяжелый осадок недосказанного, недоговоренного. Чувство, что недоверие, которое совершенно законно возникло у Вас против меня, не рассеялось, а может быть, стало даже большим. Решил поэтому написать. Когда пишешь, получается продуманнее и систематичнее.

1. О настроениях. Они в основном определялись следующими причинами:

а) После назначения меня в Н[ар]комвод в апреле месяце 1938 г. я целиком окунулся в работу Наркомата. Началась навигация при полном провале зимнего судоремонта (к началу навигации вышло не более 40 % судов, многие из них становились на повторный ремонт) – все это заставило меня отдавать почти все время Наркомводу. Во всяком случае, с 13-го апреля ровно два месяца я почти не ходил в НКВД. Через месяц я уже почувствовал нелады в работе НКВД. Все поплыло самотеком и в особенности следствие. Фриновский никогда не был полноценным замом, а здесь это сказалось вовсю. Я этого не скрывал и перед ним. Говорил в глаза. Заставлял заниматься всеми делами Наркомата, а не только ГУГБ. Практически из этого ничего не вышло. Помнится, я говорил об этом с Молотовым, однажды при Вашем очередном звонке ко мне в кабинет – говорил Вам.