Георгий Данелия - Кот ушел, а улыбка осталась Страница 21

Через три недели во время съемок я потерял сознание. Отвезли меня в больницу, пять часов исследовали: кровь, давление, узи, томографию, еще что-то. Собрали консилиум. Посовещались и поставили диагноз:

— Тотальное переутомление. Надо отдохнуть. Хотя бы месяц.

— А я-то думал, что-то серьезное, — обрадовался Саша Кляйн. — Георгий Николаевич, сейчас в гостиницу и до трех отдыхаете. А в три едем проезды Сени снимать.

ЕВРЕЙСКАЯ ЦЕНЗУРА

Когда начали снимать в Израиле, я совершил необдуманный поступок. Собрал израильскую группу и спросил, нет ли в сценарии чего-нибудь обидного для израильтян.

— Мне важно, чтобы в нашем фильме этого не было.

И получил замечания.

— Все хорошо, — сказала Эсфирь, ассистентка по актерам, — только вот, когда Боря Чиж из Сохнута с Америкой разговаривает по телефону, у него сотрудник Сохнута Давид Голд отбирает аппарат и запирает в ящик стола. Не надо, чтобы Голд запирал. А то подумают, что евреи жадные.

— Правильно! — поддержали ее все. — Не надо!

— А у меня принципиальных замечаний нет, — сказал художник-декоратор Давид. — Только не надо, чтобы Сеня пил водку. Получается, что евреи алкаши.

— Георгий Николаевич, Моше, которого Мамука играет, — сказал механик по аппаратуре Реувен, — в Тбилиси был офицером полиции, а у нас на базаре женскими трусами торгует. Получается, что там у вас в Грузии евреи жили лучше, чем здесь!

— Не получается. У нас Тенгиз, друг хромого Альберта, ездит на «Мерседесе», — сказал я.

— Хорошо, что напомнили! — сказал реквизитор Моня. — У этого Тенгиза на лобовом стекле портрет Сталина наклеен. Можно подумать, что евреи обожают этого тирана, а это совсем не так. Портрет надо убрать.

А Саша Кляйн сказал:

— Георгий Николаевич не слушайте никого. Если все замечания выполнить, от сценария ничего не останется! Я бы только имя героя поменял. Мераб очень напоминает «араб».

— Правильно, — сказали все. — Очень напоминает. Но и этого я делать не стал. Как было написано, так и сняли.

ХОЗЯИН ВЕРБЛЮДА

Приехали снимать общий план тюрьмы в пригороде города Бершевы. Она стояла в пустыне, особняком. Установили камеру. Рядом с тюрьмой пасся верблюд. Переставили верблюда по кадру. Ждем солнца.

Как всегда, первыми появились любопытные мальчишки. Смотрят, ждут.

Подъехал бедуин на ослике. Остановился. Поздоровался и спросил по-английски:

— А Сталлоне привезут?

— Нет.

— В прошлый раз был.

— В прошлый раз были американцы, — сказал Саша Кляйн. (Почти все фильмы «Рембо» снимали в Израиле.)

— А это кто?

— Русские.

— А Гагарин приедет?

— Нет.

Из-за угла тюремной стены появилась женщина в темном платке и в длинной до пят коричневой рубахе, подошла к верблюду, взяла его под уздцы и повела. Израильская ассистентка Эсфирь побежала за ней и остановила. Женщина начала что-то громко выговаривать, размахивая руками.

— Чего она хочет? — по рации спросил Саша Кляйн.

— Не понимаю! — по рации сообщила Эсфирь.

— Зураб! Где Зураб?!

— Только что здесь был.

— Она говорит, что она жена хозяина верблюда, — перевел бедуин на ослике, — она деньги хочет.

Женщине заплатили. Она вернула верблюда на место. Пока торговались, солнце ушло.

— Можно и осла поставить рядом с верблюдом, — предложил бедуин. — Еще больше будет на Афганистан похоже.

— При чем тут Афганистан?

— Здесь всегда про войну в Афганистане снимают.

— Осел не нужен, — сказал Юсов. — И эта дама не нужна.

К верблюду шла другая женщина, в темно-красной до пят рубахе.

— Скажи ей, — обратился Саша Кляйн к бедуину, — чтобы шла быстрее. Она у нас в кадре.

Бедуин что-то крикнул, женщина пошла быстрее, подошла к верблюду, взяла его под уздцы и повела.

— Скажи ей, чтобы поставила верблюда на место. Бедуин что-то крикнул женщине. Она ответила.

— Говорит, верблюд устал. Пока не заплатите, не даст его снимать.

— Скажи, что мы за верблюда уже заплатили, если не вернет на место, я полицию вызову, — сказал Саша Кляйн.

— Вы заплатили третьей жене хозяина верблюда, а это первая.

— И сколько у него жен?

— Пять.

— И всем надо платить?

— Да, всем. А можно мне.

— А тебе за что?

— Я хозяин верблюда.

— А все-таки, где Зураб? — спросил я Сашу Кляйна.

— Не переживайте, Георгий Николаевич, рано или поздно появится.

ЗУБ ВЕРБЛЮДА

Я уже писал, что переводчиком на этом фильме со мной работал Зураб Качкачишвили. Зураб свободно говорил по-французски, по-грузински, по-английски, по-русски, на иврите и арабском. Переводил он идеально, но был у него и недостаток.

Съемочная площадка. Репетирую с актерами. Зураб переводит. Отвлекся. Нет Зураба.

— Зураб! Где Зураб?!

— Только что здесь стоял.

— Зураб! — вызывают его по рации.

— Бегу, Георгий Николаевич!

В тот день настраивались на съемку эпизода «Мераб прощается с Джейн» (Джейн играла израильская актриса Шэрон Брэндон). Юсов ставит свет. Механики укладывают рельсы. Саша Кляйн руководит массовкой. Я репетирую с актерами. Зураб переводит.

Подошел к Юсову, посмотрел в объектив. Обернулся — нет Зураба.

— Зураб! Где Зураб?!

— Только что здесь был, — сказала французская практикантка Софи.

— Георгий Николаевич, посмотрите, — Саша Кляйн показал мне наручники, которые принес реквизитор Моня для эпизода «Мераб приковался к ручке «Мерседеса» голландского консула».

— Подойдут или другие искать?

— Подойдут. Появился Зураб.

— Я здесь, Георгий Николаевич. Что надо?

— Зураб, для интенсификации производства фильма надо тебя этими наручниками к Георгию Николаевичу приковать, — сказал Саша Кляйн, — всегда будешь рядом, когда нужен.

— С превеликим удовольствием! Не будете гонять меня по всему Израилю с поручениями!

— Вот и прикуйся! Георгий Николаевич, не возражаете?

— Это моя мечта! — сказал я.

Так мы с Зурабом оказались «скованными одной цепью».

Репетируем. Подошел Гена Давыдов.

— Приковали? — весело спросил он. — Правильное решение. Зураб, там тебя спрашивают.

— Маленький в кипе?

— Маленький в кипе.

— После съемки пусть приходит, — сказал я. — Так, пошли актеры. Пошел Жерар! Стоп! Еще раз, пожалуйста.

— Георгий Николаевич, это за лекарством, — сказал Зураб. — Сейчас я тебе его дам, Гена, а ты передай, пожалуйста. Руку чуть-чуть опустите, Георгий Николаевич, я в карман не могу залезть, — Зураб достал из кармана маленький пузырек. — Гена, вот капли Вотчала (были такие советские капли, популярные среди выходцев из Союза). — Скажи, по двадцать капель три раза в день.