Любовь Орлова - О Сталине с любовью Страница 21

Советскому кинематографу, к огромному моему сожалению, поначалу не очень-то везло с руководителями. Дело было относительно новым, и у руководства оказывались, мягко говоря, случайные люди, не разбирающиеся в специфике кинопроизводства, привыкшие действовать грубыми методами, без учета тонкостей.

Г.В. часто вспоминает Голливуд. Делает сравнения, все они оказываются в нашу пользу, в пользу советского кинематографа. Кумир Голливуда — деньги. В капиталистическом мире не может быть иначе. Там все завязано на деньгах и им же подчинено. Художественные достоинства картины никого не интересуют, всех заботит только один вопрос — окупятся ли расходы на съемку картины, сколько прибыли принесет она?

— В Голливуде делают не искусство, а деньги! — это одно из любимых выражений Г.В., которое он услышал от Чарли Чаплина.

Чаплин искренне удивлялся тому, что кинематографисты из Советского Союза приехали перенимать опыт в Голливуд: «Чему здесь учиться? Разве что тому, как делать деньги?» Таково было мнение человека, наблюдавшего Голливуд изнутри, знавшего его досконально.

Очень сильно Г.В. поразило в Голливуде неравенство, разница в отношении к «звездам», знаменитым актерам, и тем, кто знаменитости не достиг. У нас существуют разные ставки, в зависимости от заслуг и опыта, но во всем остальном между актерами, независимо от их заслуг и известности, нет никаких различий. И не может быть. В Голливуде же все подчинено интересам «звезд», их прихотям и капризам. Только мнение «звезд» и продюсеров имеет значение, только к ним нужно прислушиваться. О каком искусстве может идти речь в обстановке подобного неравенства? Настоящее искусство есть форма самовыражения личности, которое не терпит неравенства. Никогда бы не хотела работать в Голливуде. Никогда бы не смогла там работать. Да что работать, я бы и жить там не смогла! Когда выезжаю за границу, чувство такое, будто мне постоянно не хватает воздуха. Возвращаюсь домой и начинаю дышать полной грудью.

«Могу я узнать, почему у тебя нет детей? — спросил Сталин. — Ведь ты такая… женственная». Это «женственная» прозвучало для меня наивысшим комплиментом. «Или актерская карьера и дети несовместимы?»

Я не знала, что ответить. Слишком трудный вопрос. Слишком много всего. Дети? Хотела ли я когда-то иметь детей? До сих пор не могу определиться — хотела ли или нет. Наверное, все-таки нет. Если бы хотела, то родила. Я умею добиваться желаемого и если уж чего-то хочу, так непременно получаю.

Когда-то в детстве, играя в куклы, я мечтала о том, как у меня будет ребенок (светловолосая голубоглазая девочка), как я стану с ней играть и т. п. Обычные детские мечты, не более того. Все девочки, наверное, мечтают о том же, когда играют в куклы. Потом… Потом я подросла, и у меня появились другие мечты… Потом была революция… Потом было не до детей, потому что жилось трудно, а когда жизнь моя наладилась, то как-то получилось так, что детям в ней уже не было места. Меня считают везучей, родившейся в рубашке, счастливой. Оглядываясь назад, скажу — да, я счастлива, но счастье мое особого рода. Желания мои начали исполняться далеко не сразу. Анюту, роль, с которой началась моя известность, я сыграла уже в зрелом возрасте. В «позднем пушкинском», как иногда говорит Ф.[42] Тут уже поневоле задумаешься — не поздно ли заводить детей?

Есть еще одна причина, она, должно быть, самая главная, и от нее уже исходит все остальное — страх. Я ужасная трусиха, боюсь плохо сыграть, боюсь не так сказать, боюсь, что меня задавит машина, много чего боюсь… Боюсь не только за себя, но и за близких. Если мы расстаемся с Г.В., то воображение мое сразу же начинает рисовать всякие ужасы. Пока была жива мама, я так же боялась за нее. Доходило до смешного (если слово «смешно» здесь уместно). Порой, когда мама впадала в меланхолию, с ней становилось тяжело. Мы с Г.В. притворялись, что уезжаем в командировку, а на самом деле селились в одной из московских гостиниц и пережидали там «черные дни». Мы жили рядом от дома, каких-то пять или десять минут ходьбы, я по два-три раза в день звонила маме и все равно волновалась, как она там. Г.В., глядя на меня, полушутя-полусерьезно предлагал мне сходить и проведать маму, но это бы означало конец всей затеи. Увы, даже близкие люди порой бывают настолько невыносимы, что хочется убежать от них на время. Единственное исключение — Г.В. С ним мне всегда ровно, спокойно, хорошо. Никогда не тянуло и не тянет избегать его общества, напротив, мне каждый раз приятно приходить домой и видеть там Г.В.

Страхи мои простительны, ведь я женщина и жила в трудное, весьма непростое время. Мой первый муж, занимавший руководящие посты в Наркомземе[43], не раз арестовывался, то по обвинению в причастности к какой-нибудь группировке, которых в этой системе было великое множество, то по обвинениям в перегибах или саботаже. Арестовывали, отпускали, приглашали на допрос, задерживали на несколько дней, снова отпускали… Такое сложное, неоднозначное было время. На руинах старого мира строился новый, и невозможно было обойтись без вредительства и перегибов. Муж мой занимался в Наркомземе самой «опасной» работой. Он ведал финансированием сельского хозяйства, а сельское хозяйство в чем-то сродни торговле. Как хорошо ни работай, сколько ни старайся, а все равно чего-то да нарушишь, где-то ошибешься. А ошибки зачастую не прощаются. Да и знакомства надо вести с разбором. Совместные и совершенно невинные застолья с кем-то из заговорщиков могу быть расценены как участие в заговоре. Осторожность прежде всего. Для моего первого мужа все закончилось тремя годами ссылки. Не самый худший вариант.

Можно ли было заводить детей в подобной обстановке вечного беспокойства, непрестанной тревоги? Вряд ли. Я, во всяком случае, о детях тогда даже не задумывалась, несмотря на то что любила мужа и… Не сложилось, так тому и быть.

Следующая причина, не главная, но и не самая последняя, стала ясна мне много позже, можно сказать, что недавно. До этого я чувствовала, но не осознавала. Причина эта мое вечное стремление к независимости, самостоятельности. В детстве «я сама» были моими любимыми словами. «Люба, не «ясамкай»!» — одергивала меня сестра. Рождение ребенка делает женщину зависимой. Еще один довод «против»…

Причины разворачиваются в какую-то картину, то есть становятся понятными лишь после долгого раздумья. Чтобы вырастить урожай, надо как следует покопаться в земле, чтобы разобраться в чем-то, надо как следует покопаться в себе. Но тогда я не знала, что ответить, поэтому долго молчала, а когда поняла, что дальше молчать невозможно (у Него была такая привычка — в ожидании ответа удивленно приподнимать бровь), то сказала просто: