Александр Майоров - Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника Страница 21

Губернатор Мазари-Шарифа и его администрация реальной власти в городе и провинции не имели и жили в страхе, не ночуя на одном месте две ночи подряд. Связь с Кабулом ими не поддерживалась — также из опасения за свои жизни.

Тем временем на афгано-таджикском и афгано-узбекском участках границы сохранялось относительное спокойствие. Судя по всему, Дустум выжидал, да по-видимому и опасался ответных мер наших пограничников.

Однако нас это не успокаивало. Мы не могли позволить враждебной группировке действовать вблизи наших границ.

Будничная активность противника вокруг транспортных артерий и поддержание им страха и нестабильности в провинции — этих аргументов в принципе было достаточно для перехода к разработке войсковой операции.

Предварительно переговорив по ВЧ с Начальником погранвойск Союза генералом армии Матросовым Вадимом Александровичем, я заручился поддержкой с его стороны — нужно было создать такие условия, при которых дустумовцы не смогли бы, отступая под ударами наших войск, перейти советскую границу.

Черемных предложил мне слетать в Мазари-Шариф для более тщательного изучения ситуации и принятия окончательного решения, направленного на разгром моджахедов. Отношения с Дустумом надо было «выяснить» как можно скорее, до наступления зимы, то есть не позднее конца ноября — начала декабря.

Из агентурных источников нам было известно, что в нескольких аулах под общим названием Акбар-Ширага сосредоточились крупные силы моджахедов под командованием самого Дустума.

Нам приходилось учитывать, что население на севере страны состоит в основном из узбеков, таджиков, хазарийцев и меньше из пуштунов. В 20–30 годы здесь осело немало бежавших от Советской власти басмачей. Теперь- живут их потомки, внуки и правнуки. Они помнят историю и яро ненавидят Советы. Значит и бои предстояли жестокие и бескомпромиссные.

Я слетал в Мазари-Шариф и встретился с командирами 5-й и 201-й мотострелковых дивизий 40-й армии, 18-й и 20-й пехотных дивизий афганской армии, интересовался тактикой дустумовских войск. Облетел на вертолете аулы Акбар-Ширага, получив представление о местности.

Все говорило о том, что операция могла стать тяжелой и, не исключено, длительной. Признаюсь, мне хотелось самому ее возглавить, но поскольку инициатором ее проведения был Владимир Петрович, я, скрепя сердце, согласился следить за его действиями из Кабула.

Через несколько дней Черемных предложил мне план проведения операции.

Привлекались полки 5-й и 201-й мотострелковых дивизий 40-й армии и части 18-й и 20-й пехотных дивизий Афганской армии. Особая роль при этом отводилась авиации и десанту.

Коротко, суть наших действий сводилась к следующему. Перекрывая дороги, связывающие аулы с внешним миром, мы намеревались высадить в шести пунктах вертолетные десанты — каждый силой от роты до батальона; подготовить и выдвинуть в район, прилегающий к аулам Акбар-Ширага максимально необходимое число батальонов с тем, чтобы они стремительно соединились с десантом и плотным кольцом окружили эти аулы. Вслед за этим мы, естественно, планировали предъявить противнику ультиматум с целью заставить его сдаться. Отклонение ультиматума означало бы начало уничтожения противника.

Предвидя такую перспективу, я решительно настаивал на том, чтобы любым способом выманить моджахедов из аулов для открытого боя и не допустить огневого воздействия по населенным пунктам. Я строжайшим образом запретил это делать.

Агентурная разведка доносила, что количесто моджахедов в аулах исчисляется примерно шестью — восемью тысячами человек. Среди этого скопления враждебно настроенных к нам людей был один мулла, симпатизировавший нам, или, уж во всяком случае, решивший на нас поработать. И мы надеялись на него, рассчитывали на его влияние и авторитет среди мусульман.

Итак, Черемных с оперативной группой вылетел в район Мазари-Шарифа.

Выбросили шесть вертолетных десантов. На соединение с ними двинулись восемь батальонов с артиллерией афганской армии и шесть наших мотострелковых батальонов на БМП и также с артиллерией.

И вдруг — выпал снег. Полуметровой толщины. Небо опустилось на горы, придавив к земле самолеты и вертолеты. Температура по ночам падала до минус восьми-десяти градусов. Дороги-дорожки, тропы-тропинки замело, завьюжило. Батальоны остановились.

Десанты в горах попали в тяжелейшее положение. Хоть и было у них продовольствие, теплое обмундирование, палатки и боеприпасы — холод и оторванность от главных сил внушала тревогу и, наверное, понятный страх. Моджахеды тем временем сидели в аулах в тепле и не думали ни о какой сдаче в плен.

По радио я переговорил с командирами каждого десанта, просил их выстоять до прихода основных сил. А в голове все вертелись картины шипкинского сражения, о котором я читал еще в детстве и подробности которого, рисовавшиеся в сознании, повергали в отчаяние.

Я приказал генералу Черемных предпринять все возможное, включая самые жестокие меры, для скорейшего соединения батальонов с десантами. По занесенным снегом дорогам и тропам, преодолевая в сутки по пять-семь километров, три дня и три ночи продолжали двигаться наши войска. Боевые машины пехоты рвались на минах, подвергались огню моджахедов из укрытий и засад. Операция приобрела самый нежелательный для нас характер. Десанты продолжали находиться в горах. А мороз усиливался.

На четвертые сутки Черемных отдал приказ на облет истребителями-бомбардировщиками аулов на малых высотах, давая, таким образом, ясно понять, что окружение завершено и душманам ждать пощады не приходится. Решительность, конечно, решительностью, но листовки с требованием к противнику сдаваться в плен мы продолжали разбрасывать. Напрасно!

Я приказал:

— Илмар! Готовь два вертолета: летим на КП к Черемныху.

Сдержанный, как всегда, Бруниниекс возразил:

— Нэ слэдуэт этого дэлать.

— Почему? Я сейчас нужен там, понимаешь, там!

— Это вэрно. Но и Чэрэмных опытэн. И очэнь самолюбив. Поддэржите эго совэтом отсюда.

Я согласился с Илмаром, отдав приказание каждые два часа докладывать мне обстановку под Мазари-Шарифом.

Лишь на шестые сутки батальоны, неся большие потери, стали один за одним соединяться с десантами. Худшее кажется миновало. Черемных сделал еще одну попытку с листовками. Но никакой реакции не последовало. Тогда, связавшись со мной в очередной раз по радио, он предложил нанести удары с воздуха по окраинам аулов. Я посоветовался со своим замполитом, не желая ставить в известность ни Кармаля, ни Рафи, чтобы не связывать их с вероятно непростым для них решением. Мы согласились с предложением Черемных. Решили провести в течение суток удары с воздуха по окраинам аулов («только не по жилым строениям», — настаивал я).