Генрих Гофман - Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера Страница 21

Этот трагикомический эпизод заставил Гитлера коротко высказаться о применении лошадей в военных целях. Неужели при современном прогрессе, сказал он, нельзя прибегнуть к чему-то более надежному в техническом смысле!

Энтузиазм, с которым нас встречали до сих пор, ни в какое сравнение не шел с тем, как нас встретили в Вене. Казалось, что все два миллиона венских жителей столпились на тротуарах, и отель «Империал» на Рингштрассе постоянно окружала огромная толпа, скандировавшая: «Мы хотим фюрера!» и «Ура отечеству!». Снова и снова Гитлер был вынужден выходить на балкон и показываться перед кричащим, жестикулирующим народом.

После присоединения Австрии в марте 1938-го к нам хлынул очередной поток иностранных гостей. На Мюнхенской конференции я сопровождал Гитлера в Бад-Годесберг, где он встречался с Чемберленом.

– Никаких фотографий, Гофман, – сухо сказал Гитлер. – Мне сказали, что старик не любит вспышек, а я очень не хочу, чтобы он терпел какие-то неудобства после такой долгой дороги.

Однако мои фотографии с конференции, решившей судьбу Судет и на время сохранившей мир, вместе с фотографиями Гитлера, Муссолини, Чемберлена и Даладье прославились на весь мир.

Не меньший интерес вызвали фотографии, сделанные по случаю подписания Франко-германской декларации о ненападении в 1938 году.

В том же году Бек, польский министр иностранных дел, проехал по Баварии на автомобиле, который предоставил в его полное распоряжение Гитлер, и собственными глазами увидел все то, что свершилось в новой Германии. Он был потрясен!

Среди прочих, кто оказался в поле зрения моей фотокамеры до того, как разразилась война, были Стоядинович, премьер-министр Югославии, и Гембеш, председатель Совета министров Венгрии. Второго я снял во время охоты в Эрфурте, которую устраивал Геринг и на которой вместе с Гембешем присутствовал Гитлер по случаю большого съезда штурмовиков СА.

По вечерам после таких конференций в интимном кругу ближайших друзей Гитлер часто несколькими словами выражал мнение о своих недавних посетителях, словами, не предназначенными для посторонних ушей.

«Кровавый мясник – да и вид у него вполне соответствующий!» – воскликнул он о венгерском премьере Гембеше, которого терпеть не мог только потому, что тот обожал охотиться на крупную дичь! Даладье он считал очень искренним и честным человеком, поднявшимся из средних классов. Письмо, в котором Даладье обращался к Гитлеру со словами о том, что война принесет только уничтожение, опустошение, кровь и cлезы всем и победу никому, пробудило в Гитлере ответную симпатию, но он также заметил: «Все это прекрасно, но я боюсь, что у судьбы собственная дорога». Муссолини ему нравился, но восхищение многими его качествами не мешало Гитлеру заметить слабости и пунктики дуче. «В том, что касается искусства, он настоящий олух!» – утверждал Гитлер, а увидев фотографию Муссолини в плавках, потерял к нему всякое уважение как к государственному деятелю. Балканских политиков он обычно называл «балканскими бандитами», но от души восхищался Ататюрком, и его бюст, выполненный знаменитым скульптором профессором Траком, был одним из любимых произведений Гитлера. Также он считал выдающимися деятелями Бека и Пилсудского. Особенно он уважал второго и после оккупации Варшавы посетил бывшую резиденцию Пилсудского и возложил венок в его обители смерти. Наибольшим уважением Гитлера пользовались британские политики, за исключением посла Хендерсона, о котором он сказал: «Этот обожает блефовать, но и я тоже, – разница между нами только в том, что он плохой обманщик, а я хороший!» О дипломатических качествах Идена и Саймона он всегда отзывался высоко, но величайшим государственным деятелем в его глазах был Ллойд Джордж.

Во время войны частым посетителем ставки фюрера был болгарский царь Борис, его естественность и обаяние снискали ему всеобщую симпатию. Мне самому он очень нравился, особенно потому, что в любой момент был готов по моей просьбе принять нужную позу для фотографии. Кроме того, всякий раз, как он появлялся с визитом, он всегда презентовал большую коробку очень дорогих сигар со своим изображением тем, кто находился в непосредственном окружении фюрера.

Румынский царь Михаил с матерью, Павел, принц-регент Югославии, Али Котинкая, турецкий министр общественных работ, Цинцар-Маркович, югославский министр иностранных дел, венгерский премьер и многие другие – все они фотографировались у меня или моих ассистентов.

Каждый Новый год иностранные послы во главе с папским нунцием в роли старшины дипломатического корпуса в своей великолепной парадной форме приходили отдать дань почтения главе германского государства, и никогда в жизни мне не доводилось запечатлевать столько пылких проявлений дружбы и рукопожатий, как на этих новогодних приемах. Никто, и, уж конечно, не фотограф Генрих Гофман, не мог сомневаться в искренности и энтузиазме их уверений в дружбе, миролюбии и доброй воле! Даже сам Черчилль написал открытое письмо, опубликованное в «Тайме» в 1938 году: «Я всегда говорил, что если Великобритания потерпит поражение в войне, то, надеюсь, мы найдем своего Гитлера, который вернет нам наше законное место среди наций»[3].

«Гофман, я предоставлю вам возможность сделать совершенно уникальные фотографии!» – сказал мне не кто иной, как сам Муссолини, и я обеими руками ухватился за этот шанс! Это произошло за несколько лет до войны, во время поездки в Рим вместе с моей женой и группой немецких журналистов. Помимо обычного осмотра достопримечательностей, нас пригласили посетить Академию спорта в великолепном мраморном Форуме Муссолини. Там дуче лично принял вызов на поединок.

Когда мы вошли в фехтовальный зал, его уже ждал инструктор, и я смог сделать фотографии, а моя жена – снять превосходный фильм об историческом и уникальном бое на спортивных рапирах, из которого, разумеется, победителем вышел Муссолини. Но, будучи прирожденным шоуменом, на этом он не остановился. Он потребовал, чтобы во время боя противники сняли маски, и перед моей фотокамерой встали два «незащищенных» бойца! Поистине сенсационный снимок! Но и на этом дело не кончилось. По дороге на обычный фуршет мы прошли через классную комнату, где занимались ученики академии; Муссолини сел за парту в одном из классов и забарабанил перед собой обоими кулаками, и в моих ушах на хорошем немецком языке зазвучала строчка из старой студенческой песни: «Славное было времечко!»

Это определенно было славное времечко и для его памяти, и для моей фотокамеры! Диктатор в школьном классе – для меня уж это точно невиданное дело!

Дуче, как и все его соотечественники, с удовольствием становился жертвой моей фотоохоты, он прекрасно знал, что, в отличие от «доброго друга Гитлера», фотогеничен, и подчеркивал это тем, что позировал перед объективом во всевозможных видах от Цезаря до Наполеона.