Александр Ткаченко - Футболь. Записки футболиста Страница 21

— У тебя дела хорошо идут, у меня — из рук вон плохо, отдай два или очко в этом году, если в будущем у тебя будут проблемы, я помогу…

4. На уровне игроков, из-за материальной выгоды, нередко договорившись с тренером.

5. На местном уровне — указание обкома, исходившее из его партийно-стратегических целей и «великого» знания футбола.

6. Личностная сдача игры с целью выгоды; применялась реже всего, ибо распознается легче всего и расправа наступает немедленно.

7. Подпольный тотализатор. Об этом знаю меньше всего, но, возможно, он и существовал на каком-то уровне.

Вот, пожалуй, и все варианты, хотя по ходу могли быть и новые, непостоянные. В то время для экономического маневра с помощью любимой массами игры была запущена утка, что выигрыш команды сильно влиял на производительность труда в течение недели, до следующего матча. Допустим, строгает деталь на заводе строгальщик и строгает, и чего-то грустно становится ему, и он все медленней, медленней строгает… Но как вспомнит о том, что вчера наши-то о-го-го, так он как начнет эту деталь строгать, так и план перевыполнит. Забывали партейцы только одно: а что же надо делать рабочему и его любимцам со всей производительностью труда, если команда проиграла, и не раз, и не два, и не…

А вообще-то два очка, лежащие на поле перед игрой, кому они принадлежат? Ну, двум командам, которые будут биться за них, не жалея голеней и коленок, вкладывая весь психофизический опыт игроков, тренеров, администраторов и тех, кто тайно вкладывал в них деньги. И, конечно же, болельщикам, купившим билеты на игру. Так что, когда свершается футбольная сделка, то наказывается тот, ради которого играют, ибо без них, без болельщиков, футбол не футбол, это так, игра для себя, для здоровья, как дворовый футбол ветеранов и жителей высоток в хоккейной коробке. Так что, когда игра сдавалась, наивный фанат обкрадывался дважды — первый раз, когда огромные суммы циркулировали за его спиной, исходя из предприятий, колхозов и т.д. И второй — прямо здесь, перед ним, у него отнимался рупь или рупь пятьдесят… Хотя желание двух очков для своей команды иногда так припирает, что если бы у полной чаши стадиона спросили в самый нужный момент — ну не можем сегодня обыграть, а два очка нужны позарез, так что, покупаем? Уверен, честно говоря, что было бы громогласное — ДА! Настолько страсть к футболу порочна, что ли…

Кстати, наши стадионы очень плохи для болельщиков и футболистов. У нас почти нет чисто футбольных арен, разделение беговой дорожкой отчуждает достаточно сильно. Я бывал на западных чисто футбольных стадионах. Полная чаша трибун и футбольное поле с игроками врастают друг в друга. Это — как две критические массы — то сближаются в преддверии взрыва, то отодвигаются перед тишиной. Здесь существует какая-то страстная связь, быстродействующая, органичная, подвижная, когда игроки мгновенно заводятся от публики, публика от игроков. Здесь обмануть очень сложно, все видно, как на предметном стеклышке, и остаться равнодушным нельзя. Каждое движение игрока, верное или неверное, действует на зрителя подобно булавочному уколу на лягушку. Хотя отличить, когда профессионал сачкует, а когда действительно не может, на самом деле, очень трудно.

Были случаи курьезные, подобно тому, когда вратарь ЦСКА Леонид Шмуц на последних минутах поймал мяч на линии ворот и, стоя на этой же линии, стал вводить его в игру одной рукой. Отведя руку с мячом чуть назад для броска, он выронил мяч прямо в ворота. Игра была проиграна. Это было так случайно, ненаигранно, трагично, что никому и в голову не пришло обвинять его в чем-либо. И в то же время один из вратарей одной из одесских команд пропустил мяч в ворота так откровенно, что его в этот же день отчислили из состава. Да он, по-моему, и признался, что сдал игру за 500 рублей. Так что он еще раз подтвердил истину, что вратарь — это полкоманды. Знаю и более интересный случай, когда в те же (конец семидесятых) годы защитник армейской команды сдал игру «Днепру» за 20 тысяч. Но никто не заметил этого, ибо действительно в борьбе за мяч у своих ворот стоит только слегка отпустить корпус. И нападающий забивает. Для «продавца» же драматичным оказалось то, что на него вышла своя же контрразведка. Они его подозревали перед матчем, прослушали телефоны и взяли с поличным при передаче денег. На следующий же день он был изгнан из команды, лишен всех званий и пожизненно дисквалифицирован. Кстати, все это незаконно, ибо не было суда и не могло быть. Ибо, повторяю, — футбол был нелегальной игрой, у него не было статуса профессионального вида деятельности, и никаких договоренностей, кроме как с собственной совестью и совестью команды, он не нарушил. Кстати, он быстро это сообразил, написал письмо Главнокомандующему Устинову. Тот одним росчерком пера — «Такого с советским офицером и в советской команде не могло произойти» на донесении «контрразведчиков» — восстановил его во всех правах. И ему вернули назад и спортивные и военные звания; и он долго и хорошо потом еще играл.

Почему же футболисты шли на это, несмотря на риск? Да потому, что отлично соображали и знали, что такое отсутствие правового статуса, и компенсировали недооцененность их вложений в авторитеты команд. Именно поэтому в любой момент таким же росчерком пера их могли лишить всего и превратить в ничто. Как это, к примеру, случилось со знаменитым игроком киевского «Динамо» Виктором Каневским, любимцем публики, капитаном команды, отыгравшим за основу лет десять, немного поигравшим и в сборной. Да кто его не помнит? Так вот, он, отыграв за «хохлов», стал тренировать «Металлист», потом «Днепр». У него в составе был игрок, который решил уехать еще тогда в Израиль, что и сделал с успехом, переехав потом в Америку. И вот, через некоторое время Канева (как его называли фаны) получил приглашение в Штаты тренировать команду соккера. Ему, естественно, отказали, разъяснили, но выводов не сделали. Каневский настаивал. Ему отказывали. И вот его терпение лопнуло. Он поехал в Москву искать защиту своих прав, прав не футболиста, а человека. А в те годы советские, ох, как этого не любили! Канева пошел домой не к кому-нибудь, а к самому Андрею Дмитриевичу Сахарову. До двери он, конечно, не дошел. Топтуны, стукачи (это было накануне высылки Сахарова в Горький) тут же его взяли, он был, естественно, узнан, допрошен, отослан в Киев, лишен всех спортивных званий, возможности работать и, естественно, жить… Это длилось несколько лет, вплоть до перестройки, когда он смог все же уехать. Хорошо, что есть настоящие друзья, которые не бросают тебя никогда. Йожеф Сабо, работая тогда директором спорткомплекса «Динамо», говорят, устроил его под чужой фамилией рабочим и платил ему хоть какие-то деньги… Вот так. И это делали со всенародными любимцами, футболистами, а что уж говорить о простых людях? Так что система играла в свою жесткую игру, а футболисты в свою, иногда используя те же методы. Одного из славных футболистов одесского «Черноморца», Шепеле пригласили в киевское «Динамо. Говорят, он знал, что Лобановский хочет его, ну очень хочет взять в команду. И он поставил условия руководству киевлян — список из двадцати пунктов, начиная от 3-комнатной квартиры на Крещатике до защиты его тещей кандидатской диссертации. Все было выполнено сполна, но в Киеве он так и не заиграл, потому что в то время уже знаменитые игроки, чемпионы, не имели и части того, что он потребовал, будучи лучшим игроком первой лиги. Лобановский его ставил раз 16 в основу, и все игры он отыгрывал на «двойку». Просто на поле ему не давали мяч или давали то в «стык», то в борьбу «наверху». В общем, в конце концов, он засел сначала в дубле, а затем вопрос решился очень легко, но не для него. Дисквалифицировали на несколько лет, якобы за аферу с продажей машины. А как же еще, решили, — столько дали, а он не заиграл, так что лучше ни себе, ни другим. Он, конечно, уехал из Киева и всплыл в другой команде, которая в закулисной борьбе отвоевала его для себя у федерации футбола и киевского «Динамо». Но то, что он получил за переход в Киев, уже отобрать было невозможно. Вот так система получала ответные удары в своем же стиле.