Джон Стейнбек - Русский дневник Страница 21

За нами пришла машина. Мы проехали по длинному, в несколько миль, проспекту, украшенному красными флагами и флагами ВВС. По обочинам дороги были установлены большие портреты Сталина, Маркса и Ленина. Сотни тысяч людей двигались к летному полю на трамваях и автобусах, другие сотни тысяч шли пешком.

Как оказалось, зря нам дали места на трибуне. Лучше было находиться на зеленом поле, откуда миллионы людей наблюдали за воздушным парадом. Стоял жаркий день, и от солнца было не укрыться. На ровном зеленом поле продавались прохладительные напитки и маленькие пирожные. Едва мы заняли свои места, как вдруг послышался гул, который вскоре перерос в настоящий рев: все, кто стоял на поле, приветствовали только что приехавшего Сталина. Мы не могли видеть ни самого Сталина, ни его ложи, потому что сидели на другой стороне трибуны. Итак, его появление было встречено не просто приветствиями, а гулом, напоминавшим жужжание миллионов пчел.

Без промедления начался праздник. Первыми выступали гражданские летчики – с заводов, аэроклубов. Самолеты летали строем, сложным строем, и делали это прекрасно. Они лихо следовали цепочкой за ведущим, совершали «мертвые петли», развороты, один за другим пикировали.

Потом настал черед военных самолетов. Они летели тройками, пятерками, семерками, крыло к крылу – как одна большая машина. Это было действительно великолепное зрелище, но люди пришли сюда не за этим. Они пришли, чтобы увидеть новые модели, реактивные самолеты и самолеты с ракетными двигателями. И в конце концов они появились. Некоторые из них уходили в небо на большой скорости почти вертикально, оставляя за собой белые шлейфы.

Наконец показались реактивные самолеты. Не знаю, зачем, может, для того, чтобы запутать наблюдателей, они пронеслись на высоте трехсот футов над землей, и к тому времени, как мы услышали рев двигателей, сами самолеты уже исчезли из виду. Всего мы увидели три или четыре новые модели самолетов. У нас не было ни малейшего представления о том, чем они отличаются от других реактивных самолетов, но нам они показались очень быстрыми. Из всех самолетов, представленных на параде, было только два крупных – наверное, это были бомбардировщики.

Затем перед нами разыграли воздушный бой. Появились «вражеские» самолеты, на их перехват поднялись в воздух самолеты-перехватчики, а в это время на земле, где-то далеко, с ревом и вспышками заработала зенитная батарея. Это было очень эффектно: время от времени один из самолетов выпускал огонь и облако черного дыма и штопором летел к земле, а в этот момент за холмом вспыхивала театральная подсветка, создававшая иллюзию удара и взрыва. Захватывающее зрелище.

Но самым зрелищным из всех оказался последний номер праздника. Над полем летела большая группа транспортных самолетов, из которых вдруг начали высыпаться парашютисты. Под красными, зелеными и синими парашютами в воздухе разом находилось по меньшей мере пятьсот человек. На солнце они смотрелись, как цветы, расцветающие в небе. Парашютисты прямо перед землей выпускали вторые парашюты, поэтому никто из них не падал и не спотыкался, все твердо держались на ногах.

Видимо, к этому празднику готовились много недель, поскольку все было рассчитано очень точно: картины следовали одна за другой без всяких задержек. Когда все закончилось, толпа опять загудела, а воздух огласили хлопки сотен тысяч ладоней. Сталин уехал, и мы его так и не увидели.

Да, у лучших мест на трибуне тоже есть определенные недостатки; жалко, что мы не были на поле, где люди удобно расположились на траве и увидели на празднике гораздо больше, чем мы. Впредь мы на почетные места не садились. Конечно, такое место тешит самолюбие гостя, но оттуда много не увидишь.

Почти сразу же мы убедились в существовании всеобщей подозрительности по отношению к иностранным фотографам.

На следующее утро мы получили разрешение на фотосъемку. У Капы давно чесались руки, а тут наконец ему и его фотоаппаратам дали волю. Мы хотели заснять восстановление Москвы, сфотографировать, как здесь лихорадочно красят и ремонтируют дома, готовясь к юбилею основания города. Суит-Лана поехала с нами как экскурсовод и переводчик.

СССР. Москва. 1947

Почти сразу же мы убедились в существовании всеобщей подозрительности по отношению к иностранным фотографам. Так, мы решили сфотографировать детей, игравших на куче щебня. Подражая взрослым, они строили домик, укладывая камни друг на друга, и перевозили землю в маленьких вагончиках. Вдруг появился полицейский – милиционер. Он был очень вежлив, но захотел увидеть наше разрешение на съемку. Милиционер прочитал разрешение, и стало видно, что ему не очень хочется верить какому-то листочку бумаги. Поэтому он повел нас к ближайшей телефонной будке и позвонил – наверное, в центральное управление. Потом мы стали ждать. Через полчаса ожидания к нам подъехала легковая машина, полная людей в штатском. Они прочитали письменное разрешение. Точнее, каждый из них прочитал это разрешение, а потом у них началось нечто вроде совещания. Мы не знаем, о чем шла речь, но потом они снова позвонили по телефону и наконец, улыбаясь, вернулись к нам, и каждый прикоснулся рукой к своему головному убору. Итак, теперь мы могли свободно фотографировать в этом районе.

Потом мы переехали в другую часть города, потому что мы хотели пофотографировать продуктовые и промтоварные магазины, магазины одежды и универмаги. И опять к нам подошел очень вежливый милиционер и ознакомился с нашим разрешением. Он тоже отошел к телефонной будке, оставив нас ждать. И снова приехал автомобиль с людьми в штатском, и каждый из них прочитал наше разрешение. А потом у них были консультации, и они кому-то звонили из телефонной будки. В общем, все повторилось. Улыбаясь, они вернулись к нам, прикоснулись к своим головным уборам – теперь мы могли свободно фотографировать и в этом районе.

Похоже, такая эта практика вообще типична для Советского Союза – по крайней мере, для всех правительственных учреждений. Никто не хочет брать на себя ответственность. Никто не готов ответить «да» или «нет» на то или иное предложение. Всегда нужно обращаться к кому-то вышестоящему. Таким образом человек защищает себя от возможных неприятностей. Любой, кто имел дело с армией или с органами власти, может это подтвердить. Всюду на наши фотоаппараты реагировали неизменно вежливо, но очень настороженно, и затвор фотоаппарата не щелкал до тех пор, пока полицейский не убеждался в том, что все в полном порядке.

Продовольственные магазины в Москве очень большие. Как и рестораны, они бывают двух видов. Есть те, в которых продукты можно приобрести по продовольственным карточкам. Здесь продукты стоят очень дешево (если у вас есть продовольственные карточки). Есть коммерческие магазины, которые также управляются правительством и в которых можно купить практически любые продукты, но по очень высоким ценам. Здесь стоят горки из консервов, пирамиды из бутылок шампанского и грузинского вина. Мы видели продукты, которые могли бы попасть сюда и с американских складов. Здесь были банки с крабами, на которых стояли японские торговые марки. Были немецкие товары. И были роскошные продукты советского производства: большие банки с черной икрой, горы украинских колбас, сыры, рыба и даже дичь – дикие утки и вальдшнепы, дрофы, зайцы, мелкие птички и белая птица, похожая на куропатку. Были копчености всех видов.