Сергей Куняев - Николай Клюев Страница 21

Елена Добролюбова стала для Клюева такой же духовной сестрой, как и погибшая Мария. К ней обращено стихотворение, истинную дату которого трудно установить, как, впрочем, и практически все даты недатированных клюевских стихотворений, опубликованных много позже их написания. А это — с характерным названием «Предчувствие» — относят к 1909-му. Но, судя по стилю, оно создавалось годом-двумя раньше — вскоре после самоубийства Марии.

Пусть победней и сумрачней своды,Глуше стоны замученных жертв,Кто провидит грядущие годы,Тот за дверью могилы не мертв!Не тебе ль эту песню, голубка,Я в былом недалёком певал, —Бился парус… Стремительно шлюпкаРассекала бушующий вал.

Видимо, позднее, году в 1908-м, было написано другое, более совершенное стихотворение — «Зимняя сказка», — также посвящённое Елене и опубликованное уже без заглавия и без посвящения… Здесь духовная сестра уже является в вещем сне той, что отдалённо напоминает и клюевскую мать, вечно строгую в своей сдержанной печали, и её единоверок, и тех «сестёр», что встречал «брат Николай» в своих странствиях и исканиях.

Елена Добролюбова после Октября покинула Россию и умерла на чужбине. Клюев об этом знать уже не мог.

А тогда, осенью 1907 года, он пишет ей письмо, где упоминает ещё одного ближайшего себе человека того грозового времени.

«Решился опять написать Вам — от Леонида Дмитриевича не получаю ничего, он велел мне писать В. С. Миролюбову, Тверская, 12, я посылал ему два заказных письма, но ответа не получал. Смею просить Вас — передать присланные стихи Миролюбову — или Л. Д.

Простите, пожалуйста, что я Вам пишу, но, поверьте, иначе не могу, не могу прямо-таки терпеть безответности. Очень тяжело не делиться с Леонидом Дмитр<иевичем> написанным. Если бы Вы знали мои чувства к нему — каждое его слово меня окрыляет — мне становится легче. 23 октября меня вновь зовут в солдаты — и мне страшно потерять из виду Леонида Дмитриевича — он моё утешенье.

9 месяцев прошло со дня моего свидания с Л. Д., тяжелы они были — долгие, долгие… И только, как свет небесный, изредка приходили его письма — скажите ему об этом.

Прошу Вас — отпишите до 23 октября, — а потом, поди знай, — куда моя голова — покатится».

Леонид Дмитриевич Семёнов, внук знаменитого путешественника, получившего в 1906 году для себя и всего своего потомства фамилию «Семёнов-Тян-Шанский».

Мария Добролюбова была страстной любовью Леонида и считалась его невестой. Сам же Семёнов, студент историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета, начинал как поэт-младосимволист с подражаний Сологубу, Бальмонту, Брюсову и, в особенности, Блоку, а в общественной жизни — как ярый монархист-«белоподкладочник». После Кровавого воскресенья 9 января 1905 года он бросил университет и вступил в РСДРП. Опростившись и «уйдя в народ», Леонид Семёнов вёл революционную пропаганду среди крестьян Курской губернии, дважды был арестован, жестоко избит, а о гибели Марии узнал по выходе из тюрьмы. Пять раз был в Ясной Поляне у Толстого, которому привозил свои рассказы, и кроме тесного общения с Александром Добролюбовым поддерживал сношения с христами, скопцами и бегунами. До конца своих дней проживал в христовской общине в Данковском уезде Рязанской губернии.

Естественно, Николай не мог не сойтись с таким человеком. Трудно сказать, когда именно произошло их знакомство, но, скорее всего, оно состоялось через Крестьянский союз, членом которого был Леонид Семёнов.

В начале 1907 года Клюев в Санкт-Петербурге пытается завязать серьёзные литературные связи. О стихах, которые он показывал Леониду, у которого уже вышло «Собрание стихотворений» (единственный прижизненный сборник), появилась коротенькая информация в газете «Родная земля» в рубрике «Календарь писателя»: «В литературных кругах говорят о девятнадцатилетнем поэте-самоучке крестьянине г. Клюеве; как ни странно, но стихи его написаны в декадентской форме».

Собственно, из известных нам на сегодняшний день стихотворений Клюева этого времени в полном смысле слова «декадентскими» можно назвать лишь стихотворения «Вот и лето прошло, пуст заброшенный сад…» (и то здесь скорее не «декаданс», а нота «дворянской» поэзии, в которую вплетается нота мещанского романса) и, написанные в духе раннего символизма, «Немая любовь», «Мы любим только то, чему названья нет…», «Холодное, как смерть, равниной бездыханной…». Последнее стараниями Леонида Семёнова и было напечатано в «Трудовом пути». Клюев, ещё только начинавший обретать собственно поэтический голос, был, естественно, на этих порах заражён символистской поэтикой, казалось, вполне предназначенной для того, чтобы незримое, неведомое преподнести читателю на блюдечке, сервированное по всем правилам «нового искусства».

Мы любим только то, чему названья нет,Что, как полунамёк, загадочностью мучит:Отлёты журавлей, в природе ряд приметТого, что прозревать неведомое учит.

Немолчный жизни звон, как в лабиринте стен,В пустыне наших душ бездомным эхом бродит;А время, как корабль под плеск попутных пен,Плывёт и берегов желанных не находит.

И в этот ряд примет, знакомых по строкам Владимира Соловьёва, Николая Минского, Дмитрия Мережковского, Константина Бальмонта, вроде бы уже ставших общим местом для их последышей, вторгаются приметы родного поэту Русского Севера, и сама мелодия стиха обретает затаённую тревогу, словно притаившуюся в олонецком сосновом бору.

Избушка ветхая на выселке угрюмомТебя, изгнанницу святую, приютит,И старый бор печально-строгим шумомВ глухую ночь невольно усыпит.

Но чуть рассвет затеплится над бором,Прокрякает чирок в надводном тростнике, —Болото мёртвое немереным просторомТебе напомнит вновь о смерти и тоске.

А 15 июня Клюев пишет Леониду Семёнову; «Получил Ваше дорогое письмо, в котором Вы пишете, что одно моё стихотворение последнего присыла предложено „Русскому богатству“, а одно помещено в майской книжке „Трудового пути“. — За всё это я очень благодарю Вас… — Рассказ Ваш, про который Вы говорите — мне читать не приходилось. Читал только стихотворение „Проклятье“, но оно было вырезано из журнала и прислано мне в письме из Петрозаводска — по моей просьбе одним из моих товарищей. Стихотворение „Проклятье“ мне очень нравится: таким, как я, до этого далеко. Больше мне ничего Вашего читать не приходилось… Хотелось бы мне просить Вас прислать мне хотя ту книжку „Трудового пути“, в которой моё стихотворение, а в случае помещения в „Русское богатство“ — то и эту книжку. — Если и этого нельзя — то хоть что-либо из новых поэтов».