Александр Крон - Офицер флота Страница 21

Г о р б у н о в (жестко). Ты мне мешаешь, Катя.

К а т я. Прости. Сейчас. Ты должен понять. Ну, сейчас. Одну, одну минуточку. Вот видишь, я уже улыбаюсь. Я слушаю тебя. Что ты хотел сказать? Я все помню. Не беспокойся ни о чем. Все будет хорошо. Иначе быть не может. И Вова будет моим сыном. (Засмеялась.) Видишь, я даже смеюсь.

Г о р б у н о в. Почему?

К а т я. Так. Я еще не была твоей женой, а уже стала матерью. Тебе пора? Иди.

Г о р б у н о в. Да. Меня ждут. Прощай, любимая! До встречи.

К а т я. До скорой встречи. Ты вернешься с победой. Я буду тебя встречать на пристани. Жаль, что ты не услышишь, как я пою. Иди. (Целует его.) Иди. Видишь, я улыбаюсь. Иди. Возвращайся скорей.

Г о р б у н о в (уходя). Всем на берегу, кто меня помнит, привет!

К а т я. Всем уходящим в море - привет! Иди. Будь бодр и весел. Ты видишь, я улыбаюсь тебе.

Картина седьмая

Светлая ночь. Крытая веранда, прилегающая к

кают-компании береговой базы подводных лодок в

Кронштадте. С веранды виден затемненный рейд: отблеск

луны на черной поверхности моря, сигнальные огоньки,

движущаяся светящаяся точка - идет катер. Изредка

доносится негромкое завывание сирены. Совсем вдали 

на южном берегу - вспышки ракет, медленные потоки

трассирующих снарядов. Сквозь застекленную дверь

доносятся звуки музыки. Там идет концерт. Слышен

голос Кати. Она поет ту песню, что пела на

корабельной годовщине. На перилах веранды сидит

молодой командир-подводник Веретенников. Он курит.

Огонек папиросы все время путешествует, ибо командир

ни секунды не остается в покое. Он меняет позы,

размахивает руками, подпрыгивает. Заслышав шум

аплодисментов, он тоже аплодирует. Аплодисменты

повторяются раза три, затем на веранду выходит Катя и

устало опускается на скамью.

В е р е т е н н и к о в (встает и, пошатываясь, аплодирует). Браво! Браво! С большим чувством. Не сочтите за лесть. Исключено! От души. Разрешите представиться - старший лейтенант Веретенников, командир энской подводной лодки. Энской!

Катя слегка кивает головой и отворачивается.

Белые ночи, а? Описано Достоевским и так далее. Очень красиво, нэ сэ па? А я вам говорю, ничего не может быть хуже. Брр! Не дают носу высунуть. Как хочешь, так и заряжайся. Катеришки бродят маленькие, паршивцы такие, чуть вылезешь подышать - они тут как тут. Только успеешь бултыхнуться: бу-бух, бу-бух! И так штук двадцать. До сих пор в ушах звенит. Но шалишь! Аусгешлоссен! Сашку Веретенникова голыми руками не возьмешь. Самый малый вперед, так держать!.. Ауфвидерзейн. Ищи-свищи. Может быть, думаете, я хвастаюсь? Жамэ! Никогда. Может быть, я бы и мог, но пока - псс. Исключено! Спросите кого хотите, в вам скажут: Сашка Веретенников не хвастун. Но дело понимает.

Катя упорно молчит.

Может быть, вы обиделись, что я из зала вышел? В таком случае - миль пардон. Ай эм вэри сори! Я отсюда слушал. Там душно. Как в лодке. И - тесно. А я не могу сидеть на месте. Ходить хочу: топ, топ, топ. (Прошелся по веранде.) Хорошо! Палуба ровная, никаких тебе кренов и дифферентов. Немножко качает. Это - меня. Два балла. А вчера нас в заливе тряхнуло. Штормяга. Восемь баллов. Брр! Послушайте! Вы, наверное, думаете, что моряки только море любят, а на земле нам скучно? Так в книжках пишут. Не верьте. Вранье! (Пробежался.) Топ, топ, топ. Землю нельзя не любить. Кто плавал, тот хорошо понимает. (Вздыхает.) Уф, до чего здорово! А я все отсюда слышал. Знаете, что у вас замечательнее всего? Эта... как ее? Сцена пьянки из "Периколы". "Я просто готова. Ха-ха!" (Заливается счастливым смехом.)

К а т я. Вы не обидитесь на меня? Если можно, оставьте меня одну. Уйдите.

В е р е т е н н и к о в. Слушаюсь. Только - минуточку. Может быть, вы думаете, что я пьян и пристаю? Никогда! Исключено! Я не пьяный. Я - веселый. Сто грамм кагора. Всё. А развезло, потому что воздух. С двух рюмок - полная потеря квалификации. И насчет приставания - тоже исключено. Все - олл коррект, как говорят наши уважаемые союзники. Хай лайф! Спик инглиш? Советский командир по отношению к женщине должен быть рыцарем. Так говорил Витька Горбунов - золотой дружок, герой, бесценной души человек Витьку жалко... (Закрыл глаза кулаками.) За Витьку я им... горло перегрызу.

К а т я. Умоляю вас, уходите.

В е р е т е н н и к о в. Ухожу. Ваше желание - закон. Только я не пьяный. Я рыцарь. Не пес-рыцарь, а русский моряк тире подводник. (Прикладывает руку к козырьку.) Старший лейтенант Веретенников к выполнению новых заданий командования готов. (Покачнулся, спускаясь со ступеньки.) Нет, сегодня к выполнению не готов. Вот он выспится - и пожалуйста! Куда угодно. На край света. А сегодня он просто готов: "Я просто готова. Ха-ха". Гуд-найт! (Пошел и остановился.) А все-таки фюрер от Сашки Веретенникова имеет крепкую зарубку на память. Это - пока. Для начала. Продолжение следует. А что такое, трезво рассуждая, этот самый Сашка? Ярославский мужик, колхозник, обыкновенный пахарь. Ноль целых, молекула. А нас - двести миллионов. Около. Что ж это будет, когда мы всей артелью навалимся? Ой, и худо же тебе будет, фюрер! (Зажмурился и захохотал.) Ой, худо! (Исчезает.)

К о н д р а т ь е в (выглянул из двери). Веретенников! Саша! (Оглянулся.) Катерина Ивановна? Вы? Что такое? Плачете?

К а т я. Оставьте меня, Борис Петрович. Мне никого сейчас не хочется видеть. И меньше всего вас.

К о н д р а т ь е в. Есть. Ухожу.

К а т я. Подождите. Слушайте. Я хочу, чтобы вы мне сказали правду. Я взрослая женщина, и играть со мной в прятки нелепо. Виктор погиб?

К о н д р а т ь е в. Ну вот, опять все сначала. Я вам, Катерина Ивановна, докладывал, какое положение. Больше я ничего не знаю.

К а т я. Ну, повторите.

К о н д р а т ь е в. Да тут повторяй не повторяй - все одно и то же. Успешно форсировал залив, вышел в Балтику. Есть данные о крупном боевом успехе, для этого типа лодок неслыханном. Торпед у него больше нет, так что он вот-вот должен вернуться.

К а т я. Как вы это все равнодушно говорите!

К о н д р а т ь е в. Знаете что, уважаемая Катерина Ивановна! Легче на поворотах. Вы меня своей дружбой не удостоили, разрешите и мне вам не докладывать, что у меня в душе делается. У вас, быть может, с Виктором высокая любовь, недоступная моему пониманию, я все это очень уважаю, но, между прочим, знаете вы его без году неделю, надолго ли вас хватит неизвестно, а я с Витькой, хорошо ли, худо ли, пять лет дружу. Вместе воевали и мокли, и сохли, и тонули, и я нашей мужской дружбы ниже ваших замечательных чувств не поставлю. "Равнодушно"! А что мне делать прикажете? Плакать? Не обучен. Да я за Витьку с радостью бы голову отдал, чтобы он только здравствовал. И не потому только, что он друг, а потому, что он талант, умница, гордость наша. Кто я такой по сравнению с ним? Серый человек, самый обыкновенный, каких на сто - сто двадцать. Корабль водить могу, стрелять умею, хлеб свой не даром ем. Точка. Ну может, дослужусь опять до комдива, если цел останусь. А Виктор - это надежда наша, может быть, адмирал будущий. "Равнодушно"!.. А! Что с вами говорить...