Михаил Киссель - Джамбаттиста Вико Страница 21

В те времена могучее воображение людей обращено было вовне, себя самих они не понимали. Поэтому от той эпохи не осталось никаких следов самосознания, и люди все плоды своей деятельности «отчуждали», выражаясь опять-таки на фейербаховский манер, богам, только в них созерцая свое природное и социальное бытие. Отсюда и задача: уловить в сверхчеловеческом человеческое, или, говоря словами нашего автора, понять «бесчеловечную человечность». «Бесчеловечную» в двояком смысле: в буквальном, означающем отчужденный способ бытия человека в ином существе, и в обычном этическом, ибо первые люди были «тупыми, неразумными и ужасными животными». С них и началась история, в ходе которой эти «животные» стали подлинными людьми, т. е. людьми по своей сущности. История, таким образом, становится драмой человеческой судьбы: в ней человек впервые возникает, развивает свои силы и растет духовно до тех пор, пока вслед за кульминацией расцвета не начинается скольжение вниз, которое, все убыстряясь, приводит под конец к первоначальному состоянию «бесчеловечности».

Таким образом, человек в такой же степени продукт истории, как и ее творец. Снова мы находим у Вико зародыш исключительно глубокого и плодотворного взгляда, согласно которому само бытие человека имеет исторический характер, и, следовательно, в процессе исторического развития совершаются качественные преобразования не только социальных условий бытия, но и самой сущности человека. Этот в основе своей глубоко правильный взгляд противостоял распространенному тогда кредо антиисторизма, питавшегося откровенно религиозной концепцией человека. С религиозной точки зрения человек всегда сам себе равен, всегда один и тот же — слабый и порочный во все века, все же остальное — лишь намалеванные декорации, маскирующие утомительное однообразие комедии, которую разыгрывает мировая история.

На первый взгляд наш автор близок к ортодоксальной религиозности, он часто повторяет в своей книге, что «первые нации были основаны на религии», и в понимании человека, как указывалось выше, он придерживается янсенистской теории о грехопадении прародителей человеческого рода. Но стоит как следует вчитаться в строки Вико, и возникает сомнение в благочестивом догматизме и верности католической ортодоксальности автора «Новой науки». Действительно, первый акт мировой истории начинается с появления на сцене грозного небесного божества. Но ведь с христианской точки зрения это языческий «идол», не больше, и все же именно с него, а не с героя библейских сказаний история отсчитывает свой ход, согласно Вико. А идея грехопадения служит ему для объяснения, почему «истинная религия» так поздно пришла в мир и оказала такое незначительное воздействие на ход мирских дел. Еще любопытнее рассуждения Вико о причинах появления религии. Здесь мы с удивлением обнаруживаем, что наш, как он сам себя аттестует, «католический мыслитель» слово в слово повторяет знаменитый афоризм просветителей «страх создал богов», добавляя лишь, что имеет в виду «не страх одних людей перед другими, а их страх перед самими собою» (3, 136). Никакого специального чувства вроде благоговения или любви к сверхъестественному Вико у людей не находит. Их религиозная ориентация объясняется вполне прозаически или, лучше сказать, реалистически из потребности, говоря языком современной социологии, «социализации», ибо естественное состояние, чисто животная жизнь, стремление лишь к непосредственному удовлетворению органических влечений неизбежно приводят общество к ситуации перманентного конфликта. Обуздать животную агрессивность можно было лишь посредством отчуждения противодействующего конфликту социального императива в некую фиктивную сущность, наделенную сверхчеловеческой силой и способностью регулировать человеческие взаимоотношения своим карающим или, наоборот, поощряющим вторжением в ход человеческих дел. Этой социальной необходимости соответствовала и логика мышления «первых людей», и соответствующий ей способ выражения: одушевление физических явлений и общение при помощи телесных движений «иероглифического языка» в отличие от звукового. Анимистические представления лежат у истоков идеи божества, а «иероглифический язык» объясняет происхождение культа и гаданий, из которых через много веков развилась настоящая наука, опирающаяся на рациональное исследование.

Такое объяснение генезиса религии подразумевает немало обескураживающих наивное религиозное сознание выводов. Во-первых, из него явствует, что даже «ложная религия» (с точки зрения христианской ортодоксии, разумеется) благодетельна для человечества и может выполнять свою социальную функцию. Такой взгляд на практике мало отличается от позиции последовательного материалиста и атеиста Т. Гоббса, признававшего религию лишь как средство политического воздействия. Во-вторых, возникновение религиозного сознания на ранней, «варварской» стадии существования человека и человечества накладывает печать примитивности на всю сферу эмоций, чувств и мыслей, вызывающих и сопровождающих религиозный культ. Поклонение божеству, таким образом, связывается не с развитием высших человеческих духовных сил (как то должно быть сообразно религиозной апологетике), а с властью «диких» чувств и неукротимого воображения над слабыми проблесками интеллекта. Не случайно Вико отмечает крайнюю жестокость нравов в «век Богов», широкую распространенность или, лучше сказать, будничную повседневность убийства. Истребление побежденных во время войны было обычным делом, так как считалось, что потерпевших поражение оставляют боги и те превращаются в животных, по отношению к которым нечего стесняться. Такова была «бесчеловечная человечность» тех времен, а между тем религия никогда не была так сильна, как в то время.

Теснейшая связь религии с первобытными чувствами и нравами делает весьма проблематичной ее судьбу по мере движения людей от «бесчеловечности» к «человечности». Это движение неминуемо подрывает корни религиозного сознания, питающегося стихийной силой архаических влечений. Динамика религиозной жизни в интерпретации Вико не оставляет места для особой роли «истинного и высшего» вероучения христианства, которое не составляет исключения из общего правила, т. е. имеет то же происхождение и ту же судьбу, что и всякая иная религия. Вовсе ни к чему делать из Вико атеиста, и не хотелось бы, чтобы у читателя хотя бы на миг возникло такое впечатление. Надо только иметь в виду, что почти всегда у Вико за внешней ортодоксальностью и кажущейся банальностью рассуждений скрывается свежий, необычный, а порой и весьма верный взгляд на вещи.