Сергей Михеенков - Конев. Солдатский Маршал Страница 21

В Забайкальском военном округе спешно разрабатывали операцию по вводу войск в Монголию. После Гражданской войны, когда здесь сходились в кровавой рубке красногвардейские отрады и казачьи формирования атамана Семёнова, а также орды самозваного правителя Монголии барона фон Унгерна, это была первая крупная операция.

Забайкальским военным округом командовал командарм 2-го ранга Михаил Дмитриевич Великанов. Задача командующего была принять прибывающие с запада войска, а затем обеспечить их продвижение через границу по старинному тракту Кяхта—Улан-Удэ и далее вглубь Монголии. Из частей, дислоцированных в Забайкалье, а также из прибывающих войск в спешном порядке формировался 57-й Особый экспедиционный корпус. Возглавил его комдив Иван Конев. Иногда группировку Конева в документах той поры называли Группой усиления монгольской армии. Когда 17-тысячную армию МНР, состоящую в основном из лёгкой кавалерии и пехотных подразделений, вооружённых стрелковым оружием, усиливают 30 тысячами, 280 бронемашинами, 265 танками, 107 самолётами различных типов, сотнями орудий, тысячами пулемётов, то такую объединённую группировку правильнее было бы именовать иначе. Но её назвали 57-м Особым «монгольским» корпусом. Правда, определение принадлежности взяли в кавычки.

Марш из Улан-Удэ на Кяхту начался 20 августа. В авангарде шли 36-я дивизия и 32-я мотомеханизированная бригада. Неделю спустя на монгольский аэродром в Баян-Тумене совершили посадку 52 советских самолёта. 28 августа механизированная колонна 36-й дивизии и 32-й бригады пересекли монгольскую границу и по тракту Кяхта—Улан-Батор двинулись вглубь Монголии.

Разведка тем временем сообщала, что Квантунская армия находится в местах постоянной дислокации в состоянии готовности, но приказа выступить не получала. Конев торопил войска. Вперёд! Вперёд! Можно было предположить, что японская разведка тоже не дремала, и марш советского экспедиционного корпуса на Улан-Батор секретом уже не являлся. Теперь важно было выиграть время. Опередить японцев, выйти к коммуникации Калган — Улан-Батор и тем самым отрезать для японцев всякую возможность для вторжения.

Третьего сентября передовые части экспедиционного корпуса достигли города Саин-Шанда, через который проходила дорога на Улан-Батор из Калгана. К 9 сентября 1937 года Особый корпус закончил сосредоточение и занялся обустройством на новом месте.

Разведка доносила: части Квантунской армии не двинулись с места. Марш корпуса комдива Конева оказался настолько стремительным, что японцы, явно опаздывая с выступлением, решили остаться на месте, потому что иное теряло всякий смысл. Этот бросок в Монголию впечатлил не только японцев, но и самих участников марша. Впоследствии, во время Великой Отечественной войны, Конев не раз будет применять нечто подобное — например, чтобы перехватить важнейшие коммуникации или чтобы закрыть образовавшийся «котёл» и покончить с очередной группировкой окружённого противника. Дочь маршала Наталия Ивановна не раз повторяла мысль о том, что Конев и как человек, и как полководец постоянно формировал себя.

После завершения похода, в Москве, докладывая Главному военному совету, Конев более отчётливо прояснил обстановку, сложившуюся в тот период в Монголии и вокруг неё. Стилистика, характерная для того времени, в данном случае не важна. «Известно, что опоздание с вводом войск РККА в МНР на 8— 10 дней могло изменить обстановку не в нашу пользу, так как банда шпионов и японских агентов Гэндэн, Дэмид, Даризап готовила переворот в МНР 9 сентября, в этот же день должен был состояться переход границы японскими войсками».

Конев всегда, в любых обстоятельствах и при всех правителях был честным и верным солдатом своего Отечества. В тот период он, комдив, скорее всего, не был посвящен в тайны большой политики. В Монголии шла ожесточённая борьба за власть. Всё это происходило на фоне обострения международной обстановки. Монгольская государственность не могла устоять перед мощными и агрессивными соседями. Рано или поздно японские, китайские или советские войска должны были войти в Улан-Батор в качестве либо союзников, либо завоевателей. Первый заместитель премьер-министра МНР Хор-логийн Чойбалсан и его сторонники сделали ставку на союз с Москвой. Вскоре были арестованы премьер-министр МНР Пэлжидийн Гэндэн, министр обороны Гэлэгжорижайн Дэмид и другие противники введения в республику войск Красной армии. Сталин, естественно, поддержал Чойбалсана. Корпус Конева, совершив стремительный марш вглубь Монголии и заняв важнейшие пункты и коммуникации, мгновенно изменил всю стратегическую обстановку на Дальнем Востоке в пользу Улан-Батора, а точнее — Москвы.

Корпус Конева был мощнейшим подвижным соединением, усиленным двумя авиационными полками, двумя мотоброневыми и одной механизированной бригадой, которые имели 545 бронеединиц — танков и бронеавтомобилей. Ничем подобным Квантунская армия на тот момент не располагала. Можно себе представить, какие лица были у японских генералов, когда разведка донесла о марше русских, о численности группировки и, главное, о темпах движения потенциального противника.

В эти дни напряжённого маршманевра, когда стало понятно, что график движения выдерживается с опережением и что отставших и потерь удалось избежать, комдив Конев в какой-то момент действительно почувствовал себя потомком Суворова. Среди любителей и почитателей русской военной истории бродит такой анекдот: однажды, когда Александр Васильевич Суворов после предательства союзников-австрийцев оказался запертым со своим войском в Мутенской долине и русским грозила гибель, он вышел вечером из своей палатки к солдатам. Те сидели у костров, доедали свою кашу, чинили амуницию, порядком изношенную в походе, и точили о камни штыки и сабли. Все понимали, в каком положении они оказались. Поглядывали на вершины перевала Рингенкопф. Если бы можно было перебраться через перевал, они не только спаслись бы от во много раз превосходящей их армии французов, поджидающих их у выхода из долины, но и оказались бы в тылу у них. Суворов понял настроение солдат и, глядя на озарённые закатным солнцем вершины перевала Рингенкопф, вдруг воскликнул: «А что, ребятушки, махнём-ка мы через эту горку! Вот они там ох…т!» Там — это во французском стане, и в австрийских штабах, и в Петербурге, где тоже считали их положение гибельным. Слышал ли этот анекдот комдив Конев, нет ли, неизвестно. Но он знал о Суворове всё и восхищался переходом русской армии через Альпы. Однажды, много позже описываемых событий, выступая перед слушателями Военной академии им. М.В. Фрунзе, он сказал следующее (запись сделана кем-то из присутствующих): «Даже в годы Великой Отечественной войны у меня не было, пожалуй, таких напряжённых двух суток, как те, осенью 1937 года. Солдаты наши совершили поистине невозможное. Всё происходило в пустыне, где нет ни дерева, ни травинки, где ветры валят человека с ног, где нет дорог, где в лощинах между холмами машины вязнут по самые оси, а на холмах земля порой так тверда, что лопата звенит о неё, как о камень… Когда я смотрю в музее знаменитую Сурикове кую картину “Переход Суворова через Альпы”, мне представляются на ней вместо тех суворовских орлов-гренадеров… наши красноармейцы, что совершили свой славный форсированный марш по монгольскому бездорожью».