Дмитрий Володихин - Патриарх Гермоген Страница 21

Так на чем основывает Ульяновский этот свой вывод? На одном довольно ненадежном свидетельстве. Он приводит несколько фраз из «Временника» Ивана Тимофеева — историософского сочинения, принадлежавшего перу московского дьяка. Вот эти фразы: «Вскоре после того, как нечестивая его (Лжедмитрия I. — Д. В.) супруга прибыла в царский город, злой участник ее скверностей, созвав собор православных, прельщает их лестью и, делая вид как бы справедливого совещания, лживо советуется с ними о крещении своей подруги. Он спрашивает: следует ли ей второй раз креститься? Этим обманом он, окаянный, вменяет ей латинское богопротивное крещение в истинное христианское рождение через купель, говоря: зачем ей второй раз креститься? Ясно, что он не хотел привести ее к истинному просвещению. Потом, когда, по соборным правилам, для суждения об этом пред лицом лжецаря в помещении его дворца сошлись все священные судьи, одни — немногие — из отцов справедливо не соглашались, чтобы она — непросвещенная — взошла с ним в церковь, — прочие же по слабости человекоугодия, сильно желая мирской славы, поддались ему, хромая, как больные, на обе ноги, не по-пастырски, а по-наемнически прельстились и вместе побоялись и, повинуясь, допустили исполниться его воле. Видя это, и первые умолкли, так что слова беззаконных пересилили, и все перед ним отступили»{99}.

Картина эта была бы убедительной, если бы не два «но».

Прежде всего, Иван Тимофеев, хотя и служил при Лжедмитрии I, все же не занимал столь высокого поста, чтобы лично присутствовать на Соборе[24]. Его свидетельство — из чужих рук, и бог весть, сколь точно переданы им слова другого человека (им мог быть, например, высокородный аристократ князь Иван Михайлович Воротынский, покровитель дьяка). Бучинские стояли ближе к Самозванцу, их свидетельство взято прямо от самого источника всего конфликта.

Кроме того, Ульяновского почему-то не смущает чудовищная хронологическая нестыковка в словах Ивана Тимофеева. Дьяк пишет, что Собор духовенства состоялся после приезда Марины Мнишек (май 1606-го), хотя на самом деле он прошел за несколько месяцев до ее появления в Москве (осень 1605-го). О какой же точности его свидетельств можно говорить?

Ульяновский также пытается подкрепить свою позицию ссылками на «Новый летописец» и записки греческого архиерея Арсения Елассонского, явно участвовавшего в Соборе. Там якобы сообщается о всеобщем потворстве русского Священноначалия и бояр Самозванцу во всем, что связано с венчанием Марины Мнишек.

Превосходно.

Вчитаемся в «показания» этих памятников.

«Новый летописец», созданный через четверть века после описываемых событий, — источник, мягко говоря, не лучший. Но всё же посмотрим, как там описана история с этим самым «всеобщим согласием». Вот соответствующее место: «Бояре же все и всяких чинов люди, не убоясь праведного суда Божия, не восхотели от Бога принять венца страстотерпческого, все ему, Гришке, потакали: посылали грамоты в Литву за подписями святителей и бояр и называли его истинным прирожденным государем»{100}. Можно убедиться, что описания Собора как такового в «Новом летописце» нет; все ли святители подписали «грамоты в Литву» или подпись Гермогена отсутствовала — сказать невозможно.

Арсений же Елассонский вообще постарался обойти стороной неприятные воспоминания. По его словам, Лжедмитрий I посоветовался «…с боярами, синклитом двора относительно того, чтобы взять себе в жены Марину, дочь польского сендомирского воеводы Георгия… все порешили взять ее, если она будет перекрещена в нашей Восточной церкви»{101} О каком-либо «советывании» фальшивого царя с духовенством не сказано ни слова. А под фразой «если она будет перекрещена в нашей Восточной церкви» — Гермоген подписался бы, не раздумывая.

Остается разобрать последний довод В. Ульяновского в пользу относительной лояльности Гермогена Самозванцу. А именно слова ученого о том, как митрополит Казанский «не проявил оппозиционной инициативы».

До наших дней дошла краткая запись из дипломатического архива Московского царства: «Отписка к Розстриге с Углеча от митрополита Ермогена Казанского и Свияжского и от архимандрита Ионы симоновского, и от богородицкого протопопа Пантелеймона о чюдесех благоверного князя Романа Углецкого и о свидетельстве их и о мощех ево»{102}. Здесь всего лишь самым беглым образом пересказывается содержание письма, не дошедшего до наших дней. Больше нет ни слова. Документ относился приблизительно к сентябрю 1605 года[25]. Именно на него и ссылается историк.

Как мог В. Ульяновский из нескольких строк, приведенных выше, реконструировать целую программу лояльности митрополита Казанского в отношении Самозванца?! Из чего сделал он вывод о том, что Гермоген «не заметил» могилы убиенного царевича Дмитрия Ивановича? Откуда он знает, какие вести отправил из Углича Гермоген?

Возможно, святитель составил подробный рассказ о могиле Дмитрия. Из описания грамоты никаких заключений на сей счет сделать невозможно. Но, допустим, о могиле несчастного царевича там действительно не говорилось ни слова. Может ли молчание святителя означать выражение какого-то подобострастия к Лжедмитрию? Да бог весть. Гермоген со товарищи занимался совсем другим делом, его и выполнил. Мог ли он выступать свидетелем или «экспертом» по делу о смерти четырнадцатилетней давности, обстоятельства коей митрополит знал у себя в Казани лишь по слухам да по официальным документам? Нет. Если бы он на свой страх и риск разрыл погребение Дмитрия, какие улики он там обрел бы? Лежит труп мальчика. Гермоген, допустим, публично заявит: «Могила — не пуста!» На что Самозванец спокойно ответит: «Так я ведь не из могилы вылез…»

Краткую запись из архива Посольского приказа нельзя использовать как источник по истории отношений Гермогена и Лжедмитрия I: она ничего не дает.

Остается резюмировать: более вероятно, что на осеннем церковном Соборе 1605 года возникла полемика о чине перевода Марины Мнишек в православие, Гермоген высказался за «перекрещивание» и не отступился от своей позиции. Самозванец одержал победу, поскольку его поддержало большинство архиереев — большинство, а не все. Вкупе с соглашательской позицией Игнатия этого оказалось достаточно, чтобы создать у русского общества ложное впечатление: Церковь пребывает в согласии с царем и дает ему благословение. Ну а те, кто сопротивлялся воле Самозванца, отправились подальше от Москвы.

Скудость источников не позволяет сказать, как сложилась судьба Гермогена между отправкой его в Казань и свержением Лжедмитрия I.