Лев Гумилевский - Вернадский Страница 21

Глава IX

НАЧАЛО ШКОЛЫ

Научная мысль создается человеческой живой личностью, есть ее проявление.

Минералогическая лаборатория Вернадского занимала две маленькие полутемные комнаты в старом здании университета. На площади в двадцать квадратных метров размещалось то три, то пять, то десять столов учеников. В подвальном помещении устроена была тяга для химических работ. Тут же в окне находились точные химические весы. Огромная белая печь служила и для отопления и для сушки, а иногда и для хранения реактивов.

Но после парижских не менее скромных лабораторий то, что получил Владимир Иванович в свое распоряжение, оказалось достаточным для занятий.

Число работающих в лаборатории менялось время от времени. Сначала входили в минералогический кружок Вернадского кончившие Московский университет. Один из первых выпускников Вернадского, молчаливый, работящий украинец Анатолий Орестович Шкляревский, стал его ассистентом.

Позднее стали приходить окончившие другие университеты. Из Новороссийского университета приехал Яков Владимирович Самойлов, только что окончивший физико-математический факультет. Этот маленький, хрупкий человек поразил Владимира Ивановича огромной начитанностью, энергией и решимостью.

— Кости истрачу, а своего добьюсь! — заявил Самойлов.

Попытки Вернадского устроить молодого ученого в каком бы то ни было качестве при своей кафедре не имели успеха. Некоторое время Самойлов занимался какими-то анализами по заказам частных лиц. Таким образом можно было существовать, но единственной привязанностью к жизни была у него наука, а в науку доступ ему был закрыт.

Еврей по происхождению, ученый по призванию, полнейший атеист по убеждениям, Самойлов вынужден был подвергнуться театральному обряду присоединения к православию, чтобы иметь право на получение ученых степеней и государственных должностей.

— Я боюсь только одного, Владимир Иванович, потерять ваше уважение, а остальное для меня безразлично! — сказал он.

Владимир Иванович принял все возможные меры к тому, чтобы избавить своего ученика от излишних формальностей, и согласился стать крестным отцом. По крестному своему отцу Самойлов и стал Владимировичем при получении нового, христианского имени.

После этого он немедленно был утвержден ассистентом Вернадского и, побросав свои частные анализы, погрузился в минералогию.

Второй привязанностью к жизни теперь стал его учитель.

И в самом начале ученой своей деятельности и до конца ее Вернадский видел в своих учениках и помощниках товарищей по работе. Он старался помочь им не в одной науке, но и в жизни.

Принимая в свой минералогический кружок совершенно неведомых людей, Владимир Иванович постепенно и незаметно для себя выработал свою программу разговора с новичком, чтобы распознать в нем будущего сотрудника.

— А что вы читали в детстве? — спрашивал он, садясь рядом со своим собеседником. — А что вас привело ко мне?

И молодые люди, приходившие к нему, теряли застенчивость, рассказывали все, как на исповеди, и представали учителю простыми, живыми людьми.

Один из таких учеников Владимира Ивановича, немножко странный, но чрезвычайно способный и влюбленный в камни, Петр Карлович Алексат, стал его лаборантом.

Однажды, войдя в минералогический кабинет, Владимир Иванович застал возле витрины высокого молодого человека в простой тужурке, высоких сапогах, похожего на геолога, только что прибывшего с горных выработок. Он стоял, задумавшись так, что не слышал, как Вернадский подошел к нему.

— О чем вы задумались? — окликнул его Владимир Иванович.

Тот поднял голову и, увидев учителя, сказал:

— О вас, профессор.

Это был Константин Автономович Ненадкевич, студент-химик третьего курса.

— А я Вернадский, Владимир Иванович, так меня и зовите! — ответил, в свою очередь, Вернадский на представление студента. — Что же вас интересует у нас?

— Я специализируюсь по аналитической химии и хотел бы работать у вас в лаборатории по анализу минералов.

— Аналитик нам нужен, очень нужен, но расскажите сначала о себе, а там и решим вопрос…

Минералогический кружок при таком подборе членов превращался в школу, а ученики становились действительно товарищами по работе и друзьями на всю жизнь.

В разговорах Владимира Ивановича с учениками не было ни учителя, ни учеников. Самое слово «учитель» здесь никогда не употреблялось. Не любил Владимир Иванович и общепринятого тогда обращения: «Господин профессор!»

Знакомясь и называя себя, он непременно добавлял:

— Так меня и зовите!

Когда в первую же встречу Ненадкевич, прощаясь, сказал растроганно: «Спасибо, учитель!», Владимир Иванович вновь усадил его рядом с собой и произнес слова, которые Константин Автономович запомнил на всю жизнь.

— Не ищите в научной работе себе учителей, — сказал он. — Учителями у вас должны быть только законы природы. Они непреложны и неизменны. Кто их не знает, тот ошибается, и потому старайтесь их открывать в научной работе и только ими руководствоваться. Только опыт, то есть то, что никогда не зависит от наших толкований, часто ошибочных, может быть критерием истины… А когда мы знаем все условия, нужные для достижения желаемой цели, тогда мы находимся на верном пути… Итак, вы приходите не к учителю, а к более опытному товарищу по научной работе!

В 1903 году в лаборатории появился Александр Евгеньевич Ферсман, переведенный в Московский университет из Новороссийского, студент необыкновенно живой, деятельный, влюбленный в минералогию. Молодой, но уже толстеющий и лысеющий человек немедленно получает от товарищей прозвище «Пипс». Но на руководителя лаборатории он произвел совсем иное впечатление.

Владимира Ивановича потрясла приверженность Ферсмана к минералогическим изысканиям и собиранию камней. Когда он задал новичку обычный свой вопрос: «А почему вы стремитесь в наш кружок?», Ферсман, забыв свой страх перед строгим, как ему казалось, профессором, начал быстро и пылко рассказывать:

— Я сделался минералогом, когда мне было шесть лет. Мы жили летом в Крыму, и я ползал по скалам около Симферопольского шоссе, недалеко от нашего дома. Там попадался жилками горный хрусталь, я выковыривал его перочинным ножом из породы. Я и сейчас помню, как мы, дети, восторгались этими, точно отшлифованными ювелиром, камнями, заворачивали их в вату и почему-то называли тальянчиками…

Рассказчик приостановился, смущенный наивностью своего рассказа, но Владимир Иванович слушал с огромным вниманием.