Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России Страница 21

А Миних не чувствовал себя в безопасности: рано или поздно подозрительный и мнительный Бирон уберёт его со своего пути. Фельдмаршал каждый день ожидал ареста и однажды, получив согласие Анны Леопольдовны, решил действовать на упреждение. В ночь с 8 на 9 ноября 1741 года с горстью верных офицеров и солдат он арестовал Бирона и осуществил государственный переворот в пользу Анны Леопольдовны. Гвардия уже кипела ненавистью к Бирону, и ей требовался лишь предводитель.

Парадокс: немцы у кормила власти, как и русские, тоже были разъединены и не представляли одной сплочённой партии. (Вероятно, так на них действовал русский климат.) Такое положение и позволило Миниху осуществить молниеносный, буквально импровизированный на ходу, бескровный государственный переворот. Немец Миних спас Россию от злого и надменного немца-временщика, в то время как русские «знатные персоны» только шушукались по углам и бросали на Бирона испуганные, затравленные взгляды.

В ту же ночь адъютантом Миниха Кёнигсфельсом был арестован Бестужев-Рюмин, которого вместе с одним из сыновей Бирона до начала следствия отвезли в Ивангород. Современник Бестужева, товарищ генерал-полицеймейстера Я.П. Шаховской, вспоминает в своих записках, как он в этот день был разбужен полицейским офицером и получил весть о том, «что во дворец теперь множество людей съезжаются, гвардии полки туда же идут и что принцесса Анна, мать малолетнего наследника, приняла правление государственное, а регент герцог Бирон со своею фамилиею[39] и кабинет-министр граф Бестужев взяты фельдмаршалом Минихом под караул и в особливых местах порознь посажены».

Арест для кабинет-министра Бестужева-Рюмина был столь неожиданным, что во время ареста он подумал, что это делалось по приказу Бирона, а потому задал Кёнигсфельсу недоуменный вопрос: «Что за причина немилости регента?» Бестужев был не одинок в своём неведении: князь Черкасский 9 ноября, когда Бирон уже несколько часов сидел в Шлиссельбургской крепости, пытался пробиться в его апартаменты и получить аудиенцию.

В начале декабря бывшего кабинет-министра перевели вместе с семьёй в Копорье, а потом в Шлиссельбургскую крепость. Там его с 13 декабря начал допрашивать бывший «коллега» Ушаков, добиваясь от узника самооговора. Ему предъявили обвинение в государственной измене, а также в том, что он способствовал назначению Бирона регентом. Ему грозила смертная казнь. Обвинение было, конечно, несправедливым в том смысле, что Бестужев поставил свою подпись под соответствующим прошением умирающей Анне Иоанновне вместе с другими двенадцатью сановниками и министрами, которых после переворота не только не наказали, но простили, наградили орденами и приставили к высоким должностям (Миних, Черкасский, Трубецкой, Ушаков и др.). По некоторым сведениям, виноват в подобной интерпретации роли Бестужева был Б.Х. Миних, решивший сделать козлом отпущения одного Бестужева. Английский посол Э. Финч сразу уловил это несоответствие и 3/14 марта 1741 года доложил об этом в Лондон статс-секретарю Форин Офис Р. Уолполу, лорду У.С. Харрингтону (1683–1756):

«Русские люди не могут примириться с мыслью, что его (Бестужева. — Б. Г.) выделили из толпы лиц, участвовавших в установлении регентства герцога Курляндского, и возложили на него ответственность за дело, которое…он задумал не один. Тем не менее на прошлой неделе Бестужева привозили в тюрьму бывшего регента на очную с ним ставку в присутствии комиссаров… Между ними находился знаменитый Яковлев[40], бывший секретарь кабинета, когда-то заключённый, битый кнутом и избежавший казни только потому, что регентство не просуществовало лишнюю неделю…»

Е. Анисимову удалось отыскать любопытные документы следствия, предпринятого Тайной канцелярией, начатого весной 1741 года, из которых явствует, что под прицелом следователей оказались и другие члены «хунты», благополучно сохранившие свои места после переворота. Историк предполагает, что материалы для расследования, вероятно, дали Бирон и Бестужев. Материалы были оформлены в виде «экстрактов» на Миниха, Черкасского, Левенвольде, Ушакова, Куракина, Головина, Трубецкого, Менгдена, Бреверна, И. Альбрехта и др.

24 апреля от имени младенца-императора всем этим лицам зачитали указ под названием «Объявление прощения», в котором содержались обвинения в том, что они, способствуя продвижению Бирона на должность регента, действовали «противно должности своей и присяги». Особая «оплеуха» предназначалась Миниху, самому активному из пособников Бирона, возмечтавшему о должности генералиссимуса, которая, согласно предписанию Петра Великого, могла заниматься только принцами или коронованными особами. В конце текста указа говорилось, что, вопреки перечисленным преступлениям, эти лица получали прощение. Фактически указ, содержавший «компромат», предупреждал всех этих сановников, чтобы они сидели тихо и не «высовывались». На Бестужева же указ не распространили.

Примечательно, что имя вице-канцлера Остермана в «Особом прощении» отсутствовало, что свидетельствовало о том, что инициатором расследования и автором указа был именно он. Он получил наконец-то шанс безраздельно править страной. Он вошёл в доверие к Анне Леопольдовне и принцу Антону-Ульриху и держал всех своих соперников одних — в тюрьме, других — на крючке и реализовывал этот шанс с присущими ему энергией, «тонким подходом» и коварством.

Против Бестужева было только то, что он написал проект указа о регентстве Бирона, что он якобы на совещаниях по этому вопросу больше всех говорил и выступал в пользу Бирона и что он получил от Бирона в подарок конфискованный у казнённого А.П. Волынского дом. Последний пункт был, конечно, самым отягчающим положение Бестужева. «Судьба, видимо, преследовала этого человека, видимо, смеялась над ним жестокою насмешкою, — писал Соловьёв. — После стольких усилий, хлопот пробился он, наконец, вперёд, для того, чтоб, заплативши за кратковременную честь страшным беспокойством, бессонными ночами, попасть из кабинет-министров под арест и ожидать самого печального решения своей участи».

Правда, в самом начале блеснула искра надежды: Кёнигсфельс дважды приезжал к супруге Алексея Петровича и спрашивал её, не хотела ли бы она следовать за мужем и сыном в ссылку. Анна Ивановна ответила утвердительно, а адъютант Миниха утешал её и говорил, что его начальник клянётся и божится, что будет её мужу истинным другом. К самому Бестужеву явился другой адъютант Миниха, полковник Х.Г. Ман-штейн[41], и тоже объявил, что Анна Леопольдовна приказала сослать его в недалёкую ссылку. Бестужев изъявил желание увидеться с Минихом, но Манштейн ответил, что тому недосуг. Бестужев попросил Манштейна передать Миниху просьбу, чтоб тот его не оставил в беде.