Алексей Кулаковский - Хлеборез Страница 21

- Мы еще повоюем! - повторил я сказанное раньше.

- Вы действительно верите в это?

- Конечно.

- Один вы знаете про мое умопомрачение, - говорил далее хлопец. - А мне представляется, что весь свет знает об этом. И главное тут - я сам хорошо знаю. Единственное мое спасение теперь представляется мне - снова очутиться в мокрой канаве с вашей винтовкой в одной руке, с одной последней пулей в обойме против сотни вражеских пуль, нацеленных мне в лоб, в голову, в грудь... И не утратить веры в победу, в жизнь...

- Ты не знаешь, где мой рюкзак? - перебил я размышления соседа. - Там в нем немного еды было.

- В вашей тумбочке, - охотно и с каким-то облегчением ответил Иванов. Я положил его туда. Достать?

- Попробую сам нагнуться, если не закружится голова.

- Зачем же вам!.. Я сейчас! - Резким взмахом руки Иванов откинул одеяло, быстро встал и босиком подошел к моей кровати. Дверцу тумбочки, похожей на ящичек, открыл, подцепив большим пальцем за металлическую скобу. Рюкзак с запеканкой подал мне и намерился шлепать к своей кровати, но я остановил его:

- Подожди, посиди немного со мной!

Иванов сел на белый табурет, а я начал одной рукой развязывать свой рюкзак. От него пахло луговой травой, торфом и уже какими-то лекарствами, заимствованными в тумбочке. Сырой узел крепко затянулся, и я одной рукой не мог его развязать. Парень помог мне. Рюкзак широко распахнулся, и оттуда запахло запеканкой. Хорошо запахло, свежо - не утратил искренний крестьянский подарок своего первородного качества за несколько фронтовых дней. У меня сразу зашевелилось в животе ощущение голода, вспомнилось, что уже давно ничего не было во рту, а мой сосед скромно отвел глаза от рюкзака, но от меня не укрылось, что его худой кадык начал жадно двигаться.

Прижав краешек запеканки подбородком, я разломил ее пополам. На шею и на раскрытую грудь посыпались крошки. Отдав половину соседу, а свою положив рядом на подушку, я стал собирать крошки, чтобы по нашему крестьянскому обычаю всыпать их в рот. И в этот момент ощутил пальцами, что одна крошка будто бы излишне сухая и твердая. Поднес к глазам и ужаснулся: это был осколок снаряда.

- Он же мог быть и в сердце, - со вкусом уминая запеканку, удивился Иванов. - И в легких мог быть... - Вдруг ойкнул и широко открыл рот, перестав жевать. Двумя пальцами полез в рот и вытащил оттуда еще один осколок, больше того, что упал мне на грудь. Положил железинку на ладонь. Долго и внимательно разглядывал осколочек, а жевать не переставал. И без осторожности, без недоверия к тому, что ел, а будто с еще большим уважением и почтением. Прожевав и проглотив один кусок запеканки, откусывал другой. Откусывал смело, уверенно, жевал так аппетитно и жадно, что казалось никакой осколок не выдержит, раскрошится у него в зубах.

Я ел более осторожно: вкусная запеканка памятна и дорога мне еще и тем, что приняла на себя мои осколки. Жевал не спеша и с большой теплотой вспоминая ту женщину, что испекла и подарила мне эту запеканку.