Юрий Безелянский - Вера, Надежда, Любовь… Женские портреты Страница 22

«Ты еще слишком зеленая, – сказала она, – если полагаешь, что я действительно знаю и понимаю все те вещи, которые пишу. Сколько еще раз я должна повторить тебе и твоей матери, что то, что я записываю, мне диктуют, что иногда перед моими глазами появляются рукописи, числа и слова, о которых я не имею ни малейшего понятия...»

В другой раз Блаватская высказывалась так, что она-де всего лишь «телефон посвященных Адептов»: ей говорят – она записывает.

«Скажи мне, милый человек, – писала она тетке своей Надежде Фадеевой, – <...>как могло случиться, что я, до зрелых лет, как тебе известно, круглый неуч, – вдруг стала феноменом учености в глазах людей действительно ученых?.. Ведь это непроницаемая мистерия!.. Я – психологическая задача, ребус и энигма для грядущих поколений – сфинкс!.. Подумай только, что я, которая ровно ничего не изучала в жизни, я, которая ни о химии, ни о физике, ни о зоологии как есть понятия не имела, – теперь пишу обо всем этом диссертации. Вхожу с учеными в диспуты и выхожу победительницей... Я не шучу, я говорю серьезно: мне страшно, потому что я не понимаю, как это делается?.. Все, что я ни читаю, теперь мне кажется знакомым... Я нахожу ошибки в статьях ученых, в лекциях Тиндаля, Герберта Спенсера, Хекслея и др. ...У меня толкутся с утра до вечера профессора, доктора наук, теологи. Входят в споры – и я оказываюсь права... Откуда это все? Подменили меня, что ли?»

Остается только многозначительно хмыкнуть: нда... Как все это объяснить? И сегодня нет ответа, спустя более ста лет. Как не вспомнить ужас Гамлета при виде приближающегося мертвеца:

...Ты движешься, обезобразив ночь,В лучах луны и нам, глупцам созданья,Так страшно потрясаешь существоЗагадками не нашего охвата?Скажи: зачем? К чему? Что делать нам?

Шекспир прав: «загадки не нашего охвата». Тот же Гамлет в разговоре с Горацио говорит: «Мне даже в этом помогало небо». Так зачем удивляться, что небо помогало и Елене Блаватской? «Ее перо летало над страницей», – вспоминает Олькотт о том, как она работала за письменным столом. Но так как все это было необычно, то родные Блаватской всерьез опасались за ее рассудок. Блаватская знала об этом и отвечала им:

«Не опасайтесь, я не сошла с ума. Все, что я могу сказать, – это то, что кто-то, несомненно, вдохновляет меня... Более того: кто-то входит в меня. Говорю и пишу не я: это кто-то внутри меня, мое высшее, светоносное «Я», которое думает и пишет за меня. Не спрашивайте меня, мой друг, о том, что я переживаю, я не могу вам объяснить это. Я сама не знаю! Единственное, что я знаю, – это то, что я превратилась во что-то вроде хранилища для чьего-то знания. КТО-ТО приходит и окутывает меня, как смутное облако, и сразу же» выталкивает меня из себя, и тогда я уже больше не «я» – не Елена Петровна Блаватская, а кто-то другой, кто-то сильный и мощный, рожденный в совершенно другом месте мира. А что касается меня самой, то я как бы почти сплю или лежу, находясь в полусознании, – не внутри моего собственного тела, но близко к нему, и только тонкая нить связывает меня с ним. Однако иногда я достаточно ясно все слышу и вижу: я целиком осознаю, что говорит и делает мое тело – или, по крайней мере, его новый обладатель. Я даже понимаю это и помню это настолько хорошо, что впоследствии я могу повторить и даже записать его слова... В таких случаях я наблюдаю страх и благоговение на лицах Олькотта и других и с интересом слежу за тем, как Он полусострадательно смотрит на них из моих глаз и учит их посредством моей физической речи. Но пользуется при этом Он не моим умом, а своим, который облекает мой мозг подобно облаку...»

Сама ли писала Блаватская или некто диктовал ей текст сверху – не будем гадать, отметим лишь, что работа над книгами была для нее изнуряющей. Здоровье Блаватской явно пошатнулось. В марте 1887 года, когда она находилась в Остенде (Бельгия), ей стало особенно худо, и ее соратница и компаньонка графиня Констанция Вахтмайстер перепугалась. В одну ночь произошло резкое изменение обстановки. Вот что написала по этому поводу графиня:

«Я подбежала к ней: «Что произошло, вы выглядите совсем не так, как в прошедшую ночь?»

Она ответила: «Да, здесь был Учитель; он предоставил мне возможность выбрать: умереть и стать свободной или жить и закончить «Тайную доктрину». Он предупредил меня, насколько велики будут мои страдания и какое ужасное время предстоит мне провести, в Англии (ибо придется туда отправиться). Но когда я подумала о тех учениках, которым мне будет позволено преподать некоторые вещи, и о Теософском обществе в целом, я приняла решение принести эту жертву, а теперь пойдите принесите мне кофе и что-нибудь поесть и подайте мне мою коробку с табаком»».

Произошло очередное возрождение Елены Блаватской.

Лондон, декабрь 1888 года. Уильям Джадж вспоминает:

«Госпожа Блаватская... живет вместе с графиней Вахтмайстер... в Холланд-парк, посвящая себя упорнейшим трудам во имя теософии. Она чрезвычайно редко выходит из дома и с 6.30 утра до самого вечера непрерывно работает над статьями для своего журнала «Lucifer» и для других теософских изданий, отвечая на корреспонденцию и готовя материалы для... «Тайной доктрины». По вечерам у нее бывает множество посетителей с самыми различными целями: любопытные, критики, скептики, искатели курьезов, друзья – и все они получают настолько милый, дружеский и простой прием, что каждый из них сразу начинает чувствовать себя здесь с ней как со старинной знакомой. Обычно к 10 часам все, кроме самых близких друзей, удаляются, и они остаются вместе еще на час или два.

Несмотря на то, что госпожа Блаватская давно уже прошла цветущий средний возраст, и на то, что уже почти три года она живет вопреки прогнозам ведущих лондонских врачей, давно отказавшихся от нее как от безнадежно больной, она никогда не кажется уставшей, ведя оживленные беседы, одинаково легко говоря на английском, французском, итальянском и русском и переходя на санскрит или хинди, если того требуют обстоятельства. Работая или разговаривая, она постоянно скручивает, зажигает и курит сигареты из турецкого табака. Что касается ее внешности, когда она жила в Америке несколько лет назад, может быть, с тех пор слегка поправилась. Ее характер – это в основном смесь равного количества энергичности и великой доброты...»

Далее следует еще один интересный фрагмент из воспоминаний Джаджа:

«Серебряные звоны астрального потока, которые слышало над ее головой такое множество людей в Нью-Йорке, все еще продолжают следовать за ней, и для тех, кто знаком с ее жизнью и работой, совершенно очевидно, что это – признак непрерывного получения ею мощной помощи от Адептов, особенно от ее Учителя, Махатмы Мории, чей портрет висит у нее в кабинете, – темное и прекрасное индийское лицо, полное доброты, мудрости и царственности. Конечно, кажется невероятным, что он, находясь в Тибете, мгновенно откликается посредством осаждения, или проявления, записок с ответами на те мысленные вопросы; что она отсылает из Лондона, но тем не менее факт в том, что так постоянно и происходит...»

Американский художник и путешественник Эдмунд Рассел упросил однажды Блаватскую сфотографироваться, для чего от двери дома до кареты расстелили ковры. С большой неохотой она вышла ради этого пустячного светского мероприятия (отрываться от работы и во имя чего? какая глупость!..). Когда она уселась в кресле перед фотографом, Рассел наклонился к Блаватской и прошептал: «А теперь сделайте так, чтобы сам дьявол засиял в ваших глазах». На что Блаватская шутливо ответила: «Что ты, детка, во мне нет никакого дьявола».

Уход

Когда Психея-жизнь спускается к теням...

И все же банальные болезни одолели великую женщину. Ее душа могла свободно перемещаться из одного мира в другой, легко парить, но тело, ее бренное тело, остававшееся неизменно на Земле, все дряхлело и дряхлело. Во время работы над «Тайной доктриной» у Блаватской обострилась болезнь почек. Ее мучили ревматизм и ишиас, и она едва могла ходить. Несколько раз она умирала, особенно тяжелый случай был в Адьяре в Индии в 1885 году, но какие-то сверхъестественные силы и посланцы от Махатмы спасали ее каждый раз от смерти. Но все это, как говорят в народе, до поры до времени.

Последнее пристанище Елены Блаватской – Лондон. 23 апреля 1891 года с утра она выглядела очень свежо и вполне здоровой, однако в ночь у нее случились несколько припадков с судорогами. В последующие дни она страдала от сильных болей в горле.

7 мая Блаватская собралась с силами, оделась без посторонней помощи и пыталась за столиком разложить пасьянс, но не смогла до конца разложить все карты. Ее мучила одышка.

8 мая ей стало совсем плохо. И не успело утро перейти в день, как она тихо умерла, не теряя сознания до последней минуты. Около нее находились ее друзья и сиделка, но никто из них не уловил, в какое мгновенье Блаватская перестала дышать.