Ишмаэль Бих - Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата Страница 22

Неделю до пира паук голодал. Так он готовился к будущему празднику желудка. Наконец настал знаменательный день. Бра уселся на веранде и обвязал все веревки вокруг живота. Он весь дрожал от нетерпения, изо рта капала слюна, потому что вокруг уже витали ароматы копченого мяса, вяленой рыбы, похлебок и другого варева.

К несчастью, во всех селениях праздник начался практически одновременно, и все вожди приказали людям тянуть за концы веревок. Само собой, паук повис в воздухе над собственным домом и висел так, дергаясь во всех возможных направлениях. Вначале он кричал и звал на помощь. Но грохот барабанов и пение жителей заглушили его мольбы. Он видел, как односельчане собираются вокруг накрытых столов, как они облизывают пальцы по завершении трапезы, как дети идут к реке, обсасывая косточки от курятины, козлятины, оленины. Всякий раз, когда он пытался ослабить свои путы, на другом конце начинали тянуть еще сильнее: люди думали, что вот сейчас он освободился и уже готов навестить их. В конце дня несчастного Бра заметил маленький мальчик. Он позвал старших, и те перерезали веревки. Очутившись вновь на земле, паук попросил, чтобы ему поскорее принесли поесть, но уже ничего не осталось. Везде пир был окончен. Бра так и остался голодным. А от того, что его так долго тянули в разные стороны, у всех пауков теперь тонкая «талия».

– После твоей сказки мне захотелось есть, – сказал, потягиваясь, Альхаджи. – Хотя история хорошая. Я никогда не слышал такого варианта.

Это было сказано с иронией. Мы все засмеялись – Муса и вправду много нафантазировал.

К этому времени уже стемнело. Небеса будто бы свернулись так, что голубая «сторона» оказалась внутри, а снаружи виднелась лишь черная бархатная «подкладка». Мы поставили остаток воды и еды у дверей и стали готовиться ко сну.

Всю ночь я просидел в комнате рядом со спящими друзьями, но уснуть мне удалось только перед рассветом. Я вспоминал, как иногда поздним вечером сидел с бабушкой у камина. Она все приговаривала:

– Ты так быстро растешь! Кажется, что я еще вчера была на церемонии наречения имени, которую мы устраивали для тебя.

Она смотрела на меня, ее красивое лицо сияло. Несколько раз я слышал от нее рассказ об этом обряде, и хотя сам потом был свидетелем подобных церемоний, мне запомнилось именно то, что говорила бабушка.

Собрались все соседи. Еды было в изобилии, ее готовили заранее и всем миром. Рано утром мужчины закалывали овцу, разделывали тушу и раздавали мясо хозяйкам, которые считались лучшими стряпухами. Каждая из них делала к празднику свое коронное блюдо.

Мужчины толпились во дворе, громко приветствуя друг друга, пожимая руки, смеясь. Под ногами у них крутились мальчишки: слушали разговоры взрослых, помогали по хозяйству – резали кур или кололи дрова.

Неподалеку в отдельно стоящих кухнях с соломенными крышами женщины толкли рис в ступках и пели, поигрывая при этом пестами. Иногда они высоко подбрасывали пест и, прежде чем поймать его, делали несколько хлопков. Хозяйки постарше и поопытнее успевали, пока пест летел, не только хлопнуть в ладоши, но и исполнить короткий «танец» со сложной жестикуляцией, в соответствии с содержанием песни. Эти ритуальные жесты обычно имели благодарственный смысл.

В кухне девочки, сидя на земляном полу, раздували угли под огромными кастрюлями. Они дули на огонь, махали над очагом бамбуковыми веерами или старыми тарелками.

Уже к девяти часам утра угощение было готово. Гости и хозяева облачались в свою лучшую одежду. Особенно красивыми были женщины – в легких юбках, цветастых платьях, балахонах, расшитых яркими узорами. Вокруг талии они повязывали пояса-лаппеи — широкие, собранные в складки куски ткани. Головы также повязывали шарфами, иногда придавая этим уборам самые невероятные формы. Все были в приподнятом настроении и ждали начала церемонии, которая длилась обычно до полудня.

– Чуть позже пришел имам, – рассказывала бабушка. – Ему передали большой металлический поднос с леве (рисовой пастой) и выложенными по кругу орешками колы, а также калебасы – сосуды из тыквы-горлинки. Имам устроился на стуле в центре сада, неторопливо закатал рукава белоснежного одеяния, перемешал леве и разделил его на несколько тщательно сформированных кучек. Сверху каждой он водрузил по ореху колы, а затем прочитал несколько сур из Корана, произнес молитву и окропил землю водой, приглашая духов предков присоединиться к собранию.

Имам подал знак матери, велев ей подойти поближе и показать ему младенца.

До этого дня меня не выносили из дома во двор. Мама преклонила колени перед имамом и приподняла меня повыше. Тот окропил водой мой лоб, произнес молитвы, а затем возвестил всем имя новорожденного. «Нарекаем его Ишмаэль!» – объявил он, и все присутствующие зааплодировали. Женщины принялись петь и танцевать. Мать передала младенца отцу, и тот поднял меня высоко вверх, чтобы всем было видно. Потом малыш обычно «ходил по рукам» – его должен был подержать каждый из гостей. Так он становится членом общины, которая с этого момента в ответе за него и обязана заботиться о его благополучии.

Внесли еду на огромных блюдах. Вначале к трапезе приступили старейшины – все они ели с одной большой тарелки. Потом подали угощение мужчинам, следом позвали мальчиков, и лишь после этого свою долю еды получили женщины и девочки. Затем все плясали и пели. Во время веселья меня передали на руки пожилым женщинам, не участвовавшим в танцах. Они обнимали меня, смеялись и называли «маленький муж». Уже тогда они мне стали рассказывать истории о жизни племени. Каждый раз, когда я улыбался, старушки радостно кивали: «Смотрите, ему нравится слушать сказки! Ты, малыш, родился в правильном месте».

У меня на губах сама собой заиграла улыбка, когда я вспомнил счастливое лицо бабушки, много раз рассказывавшей мне об этом событии. Мои друзья уже давно спали, похрапывая во сне. Подул предрассветный ветерок, и у меня тоже стали слипаться глаза.

Проснувшись утром, мы обнаружили, что копченое мясо исчезло. Мы стали винить друг друга и чуть не переругались. Канеи внимательно рассматривал Мусу, будто искал остатки съеденного мяса вокруг его рта. Муса разозлился и полез в драку. Я уже готовился разнимать их, как вдруг Саиду указал нам на разорванный мешок, валявшийся в углу веранды.

– Похоже, мясо съела собака, правда ведь? – сказал он, демонстрируя нам жеваные края мешка. – Никто из нас не виноват. Видите, мешок по-прежнему завязан? – Саиду продемонстрировал узел. – Кто бы это ни был, вор еще где-то поблизости.

Он взял палку и отправился обследовать кусты.