Евгений Пчелов - Рюрик Страница 22

Поэтому оставался главный вопрос: мог ли столь поздний источник, как «история Иоакима», донести до нас уникальные сведения о древнерусской истории, утраченные в остальной летописной традиции? Этот вопрос решался по-разному, и целый ряд исследователей были даже склонны доверять некоторым известиям псевдо-Иоакима, пытаясь проверить их подлинность. Еще большую популярность сведения Иоакимовской летописи получили в околоисторических кругах, в исторической беллетристике и публицистике дилетантского толка. В сочинениях подобного рода нередко можно встретить абсолютно некритически воспринятые сведения «Иоакима», якобы сохранившего достоверную историю первых веков Древней Руси. Однако более детальный анализ известий псевдо-Иоакима порождает еще больший скепсис — уже в отношении подлинности самого этого текста.

Вначале предоставим слово самому «Иоакиму» — так, как представлена его летопись в «Истории» Татищева. Вначале «Иоаким» (так же, как Нестор) рассказывал о расселении потомков Ноя и происхождении народов, но главное внимание уделил князю Славену с братом Скифом, которые, «имея многие войны на востоце, идоша к западу, многи земли о Черном мори и Дунае себе покориша». О Славене упоминает и вышеназванная «История о зачале Руския земли» второй половины XVII века, к традиции которой восходит этот рассказ «Иоакима». Понятно, что Славен и Скиф — это названия народов, превращенные в личные имена, то есть ставшие эпонимами (от греческого «давший имя»). И действительно, от старшего брата «прозвашася славяне». Далее князь Славен, «оставя во Фракии и Иллирии на вскрай моря и по Дунаеви сына Бастарна, идее к полуносчи (то есть на север) и град великий созда, во свое имя Славенск нарече». Скиф же остался у Черного и Азовского морей, и от него произошли скифы. После основания Великого града Славен умер, «а по нем владаху сынове его и внуки много сот лет». Среди них был князь Вандал, который покорил многие народы. В частности, он послал на запад подвластных князей и свойственников с весьма оригинальными именами Гардорик и Гунигар «с великими войски славян, руси и чуди». «И сии шедшее, многи земли повоевав, не возвратишася». Вандал разгневался на них, покорил все земли «от моря до моря» и раздал их своим сыновьям, которых у него было трое: Избор, Владимир и Столпосвят. Ему наследовал в Великом граде сын Избор, а потом Избор и Столпосвят умерли, а Владимир «приат власть на всей земли». «Он (Вандал) имел жену от варяг Адвинду, вельми прекрасну и мудру, о ей же многое от старых повествуется и в песнех восклицают».

Здесь пока можно остановиться и повнимательнее присмотреться к этому повествованию. Конечно, абсолютно вымышленный и явно поздний, в духе фантастической донаучной историографии рубежа Средневековья и Нового времени рассказ Иоакимовской летописи с точки зрения исторической фактологии не заслуживал бы серьезного внимания, если бы не возникающие периодически попытки увидеть в нем следы каких-то древних славянских легенд и преданий. Это, безусловно, чисто книжная конструкция, и можно проследить, как она была сделана. Имена Славена и Скифа уже существовали в исторической литературе конца XVII века; другие имена, как, например, Вандал, представляют собой столь же очевидные эпонимы (о древних вандалах и их гипотетической связи с вендами см. одну из следующих глав). Но среди этих имен совершенно удивительны Гардорик и Гунигар. Они восходят к древнескандинавским топонимам. Гардарики, «страна городов», а вернее, «укрепленных поселений», если учитывать исконное значение слова, — это наименование Руси в древнескандинавских источниках. Однако возникло оно только в конце XII века и носило до некоторой степени литературный характер. Более древним наименованием Руси в скандинавских памятниках было «Гарды» (Gardar) — именно оно аутентично первым векам древнерусской истории[53]. Гунигар — это Кенугард, древнескандинавское название Киева. Загвоздка, однако, заключается в том, что до начала XVIII века, точнее, до работ петербургского академика Г. Байера, в русской историографии эти названия известны не были, и потому никакой книжник XVII века употреблять их не мог[54]. Татищев же, побывавший в Швеции и Финляндии, уже знал эти топонимы, о чем свидетельствует 29-я глава первой части «Истории», которая называется «Бярми, или Перми, Гордорики, Остергарди, Хунигарди, Улмиогардиа и Голмогардиа», специально посвященная древнескандинавским названиям (известным Татищеву преимущественно в латинской транскрипции). Правда, Хунигард в комментариях к Иоакимовской летописи он понимал как «отечество» гуннов, а не искаженное название Киева (в древнескандинавской топонимике Восточной Европы известен топоним, восходящий к названию «гунны», но это не Хунигард, а Хунланд). Впрочем, в 29-й главе Татищев предлагает иное понимание Хунигарда, связывая его с районом Изборска.

Если имя «Избор» является эпонимом города Изборска, имя «Владимир» представляет собой традиционное славянское имя, а имя «Столпосвят», хотя и кажется искусственным, но также построено по образцу славянских имен, то имя жены Вандала Адвинды было известно Татищеву из поздних иностранных источников. Так, по его же утверждению, «король шведский Галдан женат был на дочери Енвинда, короля Гордорики», и это упоминание как бы подтверждает достоверность «Иоакима»[55]. Сама же история с Гардориком и Гунигаром, как уже отмечалось, восходит к ситуации Рюрика с Аскольдом и Диром[56]. А трое сыновей Вандала очень напоминают летописную троицу — Рюрика, Синеуса и Трувора, только в другой последовательности. Два брата умирают, а третий принимает власть «на всей земли», буквально повторяя соответствующий текст «Повести временных лет». Аналогия становится еще более очевидной, если учесть, что Трувор княжил в Изборске — городе, от названия которого и произошло имя мифического наследника Вандала.

После смерти Владимира и его матери Адвинды, продолжает «Иоаким», «княжили сынове его и внуки до Буривоя, иже девятый бе по Владимире, имяна же сих осьми неведомы, ни дел их, разве в песнех древних воспоминают». Буривой, судя по «Иоакиму», был выдающимся воином. Он воевал с варягами, побеждал их и овладел Бярмией до реки Кумени. На этой реке он был побежден, едва спасся, ушел «во град Бярмы», стоявший на острове, где и умер. Варяги же захватили Новгород и возложили тяжкую дань на славян, русь и чудь.

Имя Буривоя (или Борживоя) известно славянским источникам, только не восточным, а западным. Так звали уже упоминавшегося чешского князя, сына Гостивита, о котором писал, в частности, Козьма Пражский. Борживой первым из чешских правителей принял крещение. Его жену звали Людмила, она тоже крестилась, причем крестил князя и княгиню не кто иной, как святой равноапостольный Мефодий, один из просветителей славянства. На связь имени Буривоя и Борживоя уже обращалось внимание[57]. Если к тому же добавить, что Иоакимовская летопись называет Гостомысла сыном Буривоя, а одна из дочерей Гостомысла, мать Рюрика, именуется там же Умилой, то чешский прототип этой генеалогии кажется не столь уж невероятным.