Леонид Аринштейн - Во власти хаоса. Современники о войнах и революциях 1914–1920 Страница 22

Началась русская революция. Временное Правительство провозгласило независимость Польши. По-видимому, в отношении Пилсудского к России произошел перелом. Он подумывал даже о том, чтобы на аэроплане перелететь через фронт: по-видимому, он хотел организовать новую армию из поляков, сражавшихся в рядах русских войск. План этот не был осуществлен. Но «пафос» борьбы в союзе с Германией с каждым днем слабел в бурной душе Пилсудского.

Ожидания Безелера не вполне оправдались: вместо восьмисот тысяч польских добровольцев, их явилось 1 373, из которых годными для военной службы оказалось 697. Одураченный Людендорф пришел в ярость. Каким образом старый, опытный воин мог рассчитывать, что после 2 1/2 лет войны, при всеобщей повальной усталости даже в Германии, во Франции, в Англии, Польша даст ему, для сомнительных государственных выгод, сотни тысяч новых солдат, – остается загадкой. Германское командование приписало неуспех своего дела агитации Пилсудского, интригам его подпольных агентов. 21-го июля 1917 года Пилсудский был арестован в Варшаве и отвезен сначала в Данциг, затем в Магдебург.

Лучшей услуги немцы не могли ему оказать.

Он был освобожден из Магдебургской крепости 9 ноября 1918 года, в день германской революции. В «Die Woche» появился огромный потрет Пилсудского. Освобождать же его приехал титулованный германский офицер и многосторонний, даровитый писатель, до войны парижанин из парижан, сочинявший балеты для труппы Дягилева, одним словом, очень модный человек, которого, в довершении эффекта, считали (и называли в печати) незаконным сыном чрезвычайно высокопоставленного лица, – в начале ноября 1918 года самого высокопоставленного лица на свете. Офицер этот был переодет в штатское платье и, по словам очевидца, за версту напоминал героя мелодрамы. По его костюму Пилсудский сразу догадался, что произошла революция. Офицер произнес традиционные слова: «Господин Пилсудский, вы свободны!».

Через два дня создатель легионов прибыл в Варшаву. Его встретили как национального героя. «Совет регентства» сложил с себя власть и передал ее Пилсудскому В качестве временного главы государства он созывал первый польский сейм на основе демократического избирательного закона…

Он достиг цели. Польша была восстановлена. Благодаря необыкновенной своей энергии и, в особенности, благодаря своему необыкновенному счастью, Пилсудский стал вождем воскресшего чудом государства, его национальным героем. Сказка осуществилась. С гораздо большим правом, чем к герцогу Лозену можно было отнести к Пилсудскому слова Лабрюйера: «Il n'est pas permis de rever comme il a vecu».

Период больших дел, казалось, кончился для Польши. Но перейти от них к делам не столь большим было, по-видимому, нелегко. Это, собственно, и стало главной трагедией Пилсудского. Первоначальный энтузиазм, который он вызывал на родине, понемногу слабел. То же самое случилось с Клемансо, с Лойд-Джорджем, с Вильсоном. Энтузиазм вообще ослабел у всех и ко всему: в течение четырех лет люди, открывая газету, находили в ней мировые события, – от этого приходилось отвыкать. В Польше «священное единение» продолжалось недолго. Первый сейм отнюдь не оправдал надежд Пилсудского. Его многочисленные враги – личные, политические, «классовые» – перешли в наступление. Дмовский, оставленный не у дел по миновании в нем надобности, не скрывал своих чувств в отношении главы государства. «Поклонники Пилсудского, – писал он, – использовали трубы в целях личной рекламы своему вождю и осыпали его похвалами, носившими характер византийской угодливости. Пилсудский уверовал в свою провиденциальную миссию и возомнил себя победителем»…

В 1920 г. польские войска, под командованием Пилсудского, двинулись походом на Киев. По общему отзыву польских исследователей, это была «превентивная» война. Впрочем, наступательных войн в истории никогда не было и не будет: все войны делятся на оборонительные и «превентивные».

Само собою разумеется, превентивная война 1920 года отнюдь не имела целью свержения в России большевистской власти. Если б такова была ее цель, Пилсудский двинулся бы не на Киев и открыл бы военные действия раньше, в ту пору, когда русская добровольческая армия вела успешную борьбу с большевиками. Советский главнокомандующий 1920 года Тухачевский в своей книге о польско-советской войне прямо говорит: «Если бы польское правительство сумело сговориться с Деникиным до его крушения, если б оно не боялось империалистического лозунга "Великая, единая и неделимая Россия", то наступление Деникина на Москву, поддержанное на западе польским наступлением, могло бы для нас кончиться гораздо хуже».

Впрочем, Пилсудский и сам сказал, имея в виду адм. Колчака и ген. Деникина: «Все лучше, чем они. Лучше большевизм!»

Действительной целью войны 1920 года была, конечно, «Польша от моря до моря», или, по крайней мере, некоторое ее подобие. В. Серошевский, близкий друг Пилсудского, цитирует в своей книге его слова: «Белоруссия, Литва, Украина – основы нашей экономической независимости»…

…Война кончилась для Польши хорошо. Однако июльское катастрофическое отступление нанесло удар популярности маршала Пилсудского. Враги приписывали победу действиям прибывшего из Парижа генерала Вейгана[4] и беспрестанно напоминали о том, что маршал не получил военного образования, да и весь свой опыт командования приобрел лишь на второстепенных должностях. Когда большевики подошли к Варшаве, правые политики потребовали, чтобы Пилсудский сложил с себя командование войсками. Весьма резко отзывались в ту пору о действиях Пилсудского также на западе. Союзные министры, Бонар Лоу, граф Сфорца, заявили с парламентской трибуны, что поход поляков на Киев был печальной ошибкой. Ллойд-Джордж, церемонившийся меньше, беспрестанно повторял в Палате Общин (особенно в своей речи 11 августа), что «поляки сами во всем виноваты», что «польская армия могла бы отразить врага, если б во главе ее стояли опытные, способные люди», и что «Польша заслужила наказание». На обращенную к союзникам просьбу польского правительства о помощи, глава британского правительства ответил, что, в случае категорического отказа большевиков от перемирия, он посоветует Чехии оказать поддержку полякам. Мильеран прислал Вейгана и тысячу французских офицеров. Однако самая влиятельная из парижских газет писала 10 августа в передовой статье, что если Польша не может больше вести борьбу, то, как ни грустно, ничего не поделаешь: граница между Польшей и Россией в конце концов касается только Польши и России. После отступления большевиков тон везде переменился. Но, по принятому выражению, «остался осадок». И даже очень густой осадок.