Вячеслав Козляков - Марина Мнишек Страница 22

Свадьба короля Сигизмунда III, женившегося вторым браком на эрцгерцогине Констанции Австрийской, не могла не интересовать Марину Мнишек. Но ее новый статус накладывал известные ограничения. В отличие от московского посла, вернувшегося после проводов царицы в Краков, у Марины Мнишек не было полноценного права представлять Московское государство. Да и сам царь Дмитрий Иванович требовал через своего секретаря Яна Бучинского, чтобы после обручения царица придерживалась определенных правил. Это никак нельзя было совместить с участием в свадебных торжествах короля. В любом случае русская «царица» оказалась нежелательной персоной на королевской свадьбе, и второго триумфа судьба ей не подарила. Можно предположить также, что в головах гостей стали бы возникать неуместные сравнения Марины Мнишек и Констанции Австрийской. И кто знает, кому принадлежало бы первенство в таком споре? Одним словом, Марине пришлось довольствоваться рассказами своего отца, бывшего среди гостей на свадьбе у Сигизмунда III и наблюдавшего торжественный въезд королевской невесты в Краков.

Посол Афанасий Власьев представлял московского царя и на этом празднестве. Изображение русского посольства попало даже на так называемый «Стокгольмский свиток» – картину художника Б. Гебхарда, хранящуюся в Королевском замке в Варшаве. А. В. Лаврентьев, недавно опубликовавший фрагмент свитка с посольством Афанасия Власьева, справедливо заметил: «Посланник был вторично востребован, но уже не в качестве “заместителя жениха”, а официального представителя огромной державы». Все это давало Сигизмунду III «редкую возможность наглядно продемонстрировать многочисленным, в том числе и зарубежным, гостям степень своего влияния на московский трон» [78]. По окончании свадебных торжеств Афанасий Власьев покинул гостеприимный Краков 18 декабря 1605 года. Пришел черед выполнить самую ответственную часть его миссии: привезти царицу Марину Мнишек в Москву.

Царь Дмитрий Иванович быстро получил через «дворянина Липницкого» известие о состоявшемся обручении и, дождавшись подтверждения от посла, отправил новые подарки своей царице, а также треть всех денег, обещанных ранее воеводе Юрию Мнишку (отдельно деньги для подъема в дорогу были даны брату Марины – Станиславу Мнишку). В грамоте сандомирскому воеводе, отосланной 22 декабря 1605 года, «пресветлейший и непобедимейший монарх», император Дмитрий Иванович выражал свою «радость» и «удовольствие» по поводу совершившегося обручения. Он называл Марину Мнишек «наияснейшей императрицей», женой и приглашал своего тестя с гостями на церемонию в Москву, «дабы милость ваша… к нам поспешили с любезными и благоприятными гостьми, несмотря ни на какие расходы». Отправляя обратно курьера Липницкого, «Дмитрий друг и сын» (так по латыни подписано письмо) также написал письмо королю и известил об этом сандомирского воеводу [79].

Даже получив известие о состоявшемся венчании, царь Дмитрий Иванович не успокоился и торопил сандомирского воеводу с выездом из Кракова, чтобы довершить все дело свадьбы церемонией в Успенском соборе в Москве. В этот момент и начались знаменитые трения между тестем и зятем. Воевода Юрий Мнишек отговаривался тем, что не может получить денег и расплатиться с долгами купцам и самому королю, живет «с великим иждивением, с бесславием того недостатка, до которого теперь дошел, с подозрением людским, с потерею времени и, наконец, по причине такого огорчения, с ущербом своего здоровья». Он так «нуждался», что даже забыл поблагодарить своего благодетеля за подарки, переданные московским послом, и только в Рождество, 25 декабря 1605 года, исправил свою оплошность.

Вскоре, 3 января 1606 года, сандомирский воевода был утешен, он получил 300 тысяч злотых, еще 50 тысяч полагалось его сыну Станиславу Мнишку. Прибыли и новые подарки для Марины Мнишек, один дороже другого. Среди них украшение с образами Иисуса и Марии и их золотыми инициалами, «усыпанное алмазами». В свите Марины Мнишек сделали перечень присланным подаркам и скрупулезно подсчитали число алмазов; «с обеих сторон» их оказалось 96. Еще больше – «136 штук бриллиантов» насчитали на цепи из червонного золота. Царь Дмитрий Иванович не скупился и слал золото целыми слитками. Ему хотелось не просто поразить воображение Марины Мнишек, но скрасить ей тяготы предстоящего долгого путешествия. Присланные драгоценности и утварь должны были напоминать Марине о ее избраннике, которого она не видела уже почти полтора года (огромный срок в жизни молодой девушки). Поэтому среди подарков были «четки жемчужные» (на этот раз был отобран ровный жемчуг, «наподобие большого гороха») и украшенные жемчугом же «браслет с алмазами» и «золотой ларчик». Царь посылал своей жене бриллиантовый перстень и еще утварь, сделанную из золота. Каждый раз в дороге, останавливаясь для обеда, Марина Мнишек и ее отец могли использовать «таз и рукомойник золотые с искусными изображениями», любоваться на столе золотыми блюдами и тарелками, гиацинтовыми бокалом и солонкой [80].

Когда эти подарки царя Дмитрия Ивановича уже были на пути в Речь Посполитую, ему пришел ответный «рождественский подарок» – письмо сандомирского воеводы, полное не только процитированных жалоб на свое отчаянное положение, но и содержащее упрек в компрометирующем поведении московского самодержца! Подозрение воеводы вызвала несчастная дочь Бориса Годунова – Ксения, в которой он усмотрел чуть ли не соперницу своей дочери Марине. Сандомирский воевода просил царя Дмитрия Ивановича не давать повода для слухов, распространявшихся в Московском государстве и Речи Посполитой его недоброжелателями о том, что Ксения Годунова взята во дворец и является якобы наложницей царя. «И поелику известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, – писал Юрий Мнишек, – то благоволите, ваше царское величество, вняв совету благоразумных с сей стороны людей, от себя ее отдалить». Оговорка о том, что «люди самую малейшую в государях погрешность обыкновенно примечают и подозрение наводят», лишь усугубляла обвинительный подтекст предложения тестя (он верил в государеву «неосторожность» – точное слово, употребленное сандомирским воеводой). Разочаровало царя Дмитрия Ивановича и то, что Мнишек отказывался поддерживать сторону зятя в его прениях о титуле с польским королем. Юрий Мнишек отговаривался тем, что не мог, ради миссии дочери, рисковать отношениями с королем Сигизмундом III: «Я отдал дочь свою в замужство вашему царскому величеству и надеюсь через сие получить не только для своего дому, но и для всего отечества большую славу; какое для меня будет огорчение прийти в немилость у его величества короля, надеющегося верной от вашего царского величества дружбы!» [81]