Никита Хрущев - Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 2 Страница 22

Здесь я увидел уже "другого" Сталина. Не того, которого встречал в начале войны, когда прилетал в Москву раза два или три. Сейчас он выпрямился и ходил, как солдат, хотя и в это время, по-моему, еще все распоряжения и приказы издавались Ставкой без упоминания фамилии Сталина, а просто от имени Верховного Главкома: распоряжения Главкома, указания Главкома и т. п., Сталин как бы отсутствовал. Это было, конечно, не случайно, потому что Сталин ничего случайно не делал. Он все делал продуманно, соизмерял все свои шаги, и хорошие, и плохие. Я решил тогда съездить за город и узнать, до какой линии дошли немцы у Москвы. Мне порекомендовали проехать в направлении Солнечногорска. Солнечногорск был ранее взят противником, а лежит он километрах в 50 от Москвы. Поехал туда. Недалеко от Москвы увидел следы боев. Когда же приехал в Солнечногорск, там красноармейцы вскрывали могилы убитых немецких солдат. Это было делать не трудно, потому что трупы зарывались в мерзлую землю, неглубоко, и земля не успела уплотниться, а кое-где в спешке немцы хоронили погибших в снегу. Смотреть было, конечно, неприятно, но и удовольствие тоже доставляло. У видевшего страдания нашего народа трупы врагов вызывали чувство какого-то удовлетворения. Вот, мол, вы хотели нас похоронить, а сами отыскали себе могилу под Москвой. Если уж человек втянут в войну, то он выполняет свой долг воина, состоящий в наказании противника и уничтожении его, особенно когда враг вторгается на твою территорию, идет разрушить твой дом, убить тебя и твоих близких. О сугубо человеческих качествах вроде жалости трудно рассуждать и трудно рассчитывать, чтобы они проявились в таких условиях.

Думаю, что подобное настроение человека естественно. Я видел на лицах красноармейцев удовлетворение: вот первый результат наших побед, результат усилий народа и Красной Армии - разгром и уничтожение больших сил противника. Вернулся я к себе на фронт. В это время штаб фронта располагался в Воронеже. Противник иной раз наведывался туда разведывательными самолетами, летая высоко над городом, проводил рекогносцировку. Особенных бомбежек не помню. Правда, другой раз он бросал бомбы, но это не производило впечатления. Видимо, противник не хотел бесцельно тратить боеприпасы. Он перешел зимой к обороне и производил пока разведку, а активных действий с воздуха не предпринимал. Мы в ту пору тоже строили оборону, укрепляли, пополняли и вооружали войска. Впрочем, мы задумали провести некоторые мелкие операции, например, в районе города Тим. Тогда Тим был в руках противника, и мы пытались его вернуть. Было предпринято несколько таких попыток, но они не принесли результатов, и мы были вынуждены прекратить эти бои. Вскоре у нас зародилась идея провести наступательную операцию в районе Барвенково[73]. Наш штаб и разведка работали над тем, чтобы узнать силы противника, их расположение и взвесить наши возможности, определить, какие нужны силы для операции.

Одним словом, начали разработку операции. Когда она была разработана, понадобилось доложить Москве - Сталину и Генеральному штабу, чтобы получить "благословение", а главное - нужное количество войск и средств. Нас с командующим вызвали в Москву, Сталин нас выслушал. Сделали доклад Тимошенко и начальник штаба фронта Бодин. Мы получили "благословение", но, к сожалению, обеспечение, которое мы просили для наступления, получили далеко не полностью. Операция была утверждена к проведению, однако неполным составом войск по сравнению с тем, который требовался по расчетам нашего штаба. Наметили операцию на январь 1942 года. Для ее проведения мы перенесли оперативный штаб поближе к линии фронта, чтобы иметь лучшую связь с войсками. Расположились в большом селе Сватово-Лучко. Я знал это село, потому что в 1919 г. Красная Армия отбивала это село у белых, и я тогда побывал в нем. Богатое село, хорошее, крепкое. Для проведения операции нам дали, как помнится, три кавалерийских корпуса. Одним корпусом[74] командовал генерал Бычковский, человек уже в летах и с опытом. Он воевал в кавалерии еще в Гражданскую войну. Другим корпусом[75] командовал Гречко, позже он стал министром обороны СССР. Это был самый молодой из корпусных командиров в то время. Третий командир корпуса[76] тоже был человек в летах. Я его фамилию сейчас забыл, хотя раньше хорошо его знал.

Перед операцией мы выслушали их. Говорили о задачах, поставленных Тимошенко перед каждым кавкорпусом. Закончилось это, как полагалось тогда, обедом. Тогда на меня произвел лучшее впечатление генерал Гречко. Он только что принял корпус, а до этого командовал отдельной 34-й кавалерийской дивизией, и я знал его в этом качестве, поэтому охотно согласился на назначение его командиром корпуса. Других командиров я еще не узнал. Но неблагоприятное впечатление произвел на меня Бычковский. Он, видимо, воин был действительно боевой, но мне показался недостаточно современным, довольно-таки примитивным и отсталым человеком. Это проявлялось и в боях, и в повседневном поведении, и во взаимоотношениях с партийными и советскими органами. Там, где располагался его корпус, на него постоянно обижались. Он даже позволил себе, например, поместить лошадей в школе. Наверное, своих, командирских лошадей, потому что не мог же он весь корпус разместить в школе. Был подан плохой пример. На него очень жаловались тогда местные организации, на территории которых он допустил такую глупость. Началась операция. Был взломан передний край противника, двинулась вперед наша кавалерия. Я сейчас точно не помню, какой состав группировки был тогда создан. Имелись ли у нас танки? Видимо, были, но твердо я сейчас не помню[77].

Главной пробивной и подвижной силой оказалась кавалерия. И мы, достаточно быстро продвинувшись вперед, заняли Лозовую, затем пошли дальше на северо-запад и юго-запад, на довольно большую глубину. К сожалению, свои фланги противник удержал. На левом фланге нашей наступавшей группировки немцы удержались в районе Славянска. Свой левый фланг, у Балаклеи, они тоже удержали. Таким образом, получилась вдававшаяся в позиции противника дуга с небольшим разводом концов при значительной ее глубине на запад. Мы тогда радовались, что получили такие возможности, и надеялись эту дугу, как говорится, разогнуть, чтобы расширить плацдарм. У нас появилась заманчивая идея к весне 1942 г. освободить Харьков. Но операция была приостановлена, потому что мы уже выдохлись и не могли дальше наступать. Мы захватили также большие трофеи, однако несерьезного значения. Много было медицинского инструмента. Потом мы захватили офицерские склады с деликатесами, винами, коньяком, всяческими консервами. Из вооружения и боевой техники, кажется, ничего особенно дельного не приобрели. Тогда мы много шутили над кавалеристами Гречко, которые захватили эти склады и добрались до шампанского. Случилось ли так на самом деле или же кто-то выдумал, не берусь судить.