Александр Петряков - Сальвадор Дали. Божественный и многоликий Страница 22

«Подняв голову, я заметил, как слегка дрогнула его знаменитая бурбонская нижняя губа. Не было никаких сомнений в том, что мы узнали друг друга».

Этими словами Дали дает понять современникам, что его «королевское» достоинство, хоть и не по крови, было замечено венценосцем, они были как бы на равных — король Испании и будущий король живописцев. Кстати сказать, в годы своей всемирной уже известности Дали жил в парижском отеле в тех же апартаментах, где останавливался и Альфонсо ХIII, когда посещал французскую столицу.

После летних каникул, которые он с пользой и удовольствием провел в Кадакесе, Дали вернулся в Академию. На втором курсе он намеревался хорошенько познакомиться с историей искусств нового времени, а также начать изучение техники гравюры. Но всем этим планам не суждено было сбыться.

После смерти профессора живописи Сорольи, которого Дали терпеть не мог, на освободившееся вакантное место претендовали четыре человека. Трое были бездарностями, а четвертый, известный не только в Испании, но и в Европе, Даниэль Васкес Диас, по мнению студентов, был наиболее достоин кафедры. Но члены жюри провалили Диаса.

Когда в большом актовом зале объявили результаты конкурса, сразу раздался неодобрительный шум, очень быстро, в соответствии с испанским темпераментом, переросший в скандал. В воздух полетели трости, шляпы, послышались оскорбительные выкрики. Любопытные мадридцы потянулись к Академии на шум и крики, собралась толпа, появилась полиция.

Что делал в это время наш герой, разобраться трудно, потому что в «Тайной жизни» он пишет, что в знак протеста встал и вышел из зала, за что и был исключен из Академии как зачинщик беспорядков, но в письме своему приятелю Риголю, с которым мастерил бомбу протеста для короля Альфонсо ХIII, Дали пишет, что «вообще не принимал никакого участия в этом гвалте, поскольку, как друг Васкеса Диаса, находился рядом с ним, утешая его».

Так или иначе, приговор оказался весьма суров. Его и еще пятерых студентов исключили из Академии. Дали был отчислен лишь на год, но ему запретили сдавать сессию, а это означало, что он вновь вынужден будет повторно слушать уже пройденный курс.

На другой день студенты устроили шум, выражая протест. А член жюри Рафаэль Доменеч получил пощечину от одного из исключенных студентов.

Дали вынужден был вернуться домой, в Фигерас, к великому огорчению своего отца, который попытался даже юридически оспорить несправедливое решение руководства Академии, однако из этого ничего не вышло.

Дома молодой художник стал брать уроки гравюры у своего давнего наставника Хуана Нуньеса. А кроме того много читал и размышлял. В то время уже были изданы на испанском языке сочинения Фрейда, и они очень помогали Дали в его постоянном самокопании. Настольной стала книга «Толкование сновидений», откуда он черпал щедрый материал для своих будущих картин, можно сказать, таскал оттуда кирпичи для фундамента своего художественного мировоззрения. Попадались ему в руки и некоторые номера журнала «Сюрреалистическая революция» с весьма интриговавшими его статьями Андре Бретона.

Виновником очевидного удара судьбы стал король Альфонсо ХIII. В мае 1924 года, посещая с поездкой Каталонию, решил он заехать и в Фигерас. Местные власти, опасаясь эксцессов со стороны скрытых и явных сепаратистов, некоторых арестовали, а после отъезда короля посадили еще и других, в том числе и сына нотариуса. Никакого обвинения ему предъявлено не было, и через три недели его выпустили из жеронской тюрьмы. Он вернулся в Фигерас со славой пострадавшего невинно. И это действительно так.

Дело тут было в его отце, который являлся не только сепаратистом, но и инициатором официального разбирательства по поводу фальсификации выборов, в результате которых реальной властью в Испании стал обладать генерал Примо де Ривера. Так что все дело было в политике. В 1931 году, когда семилетняя диктатура генерала закончилась, отец Дали говорил, что гражданский губернатор Жероны предлагал ему тогда сделку: если он прекратит разбирательство по выборам, его сына тотчас же отпустят на свободу.

В тюрьме, вспоминал художник, было не так уж плохо: каждый вечер он пил с другими политзаключенными дурное шампанское местного розлива и объедался передачами, что без конца носили в тюрьму родственники и друзья. Через тюремную решетку он мог любоваться к тому же пейзажами Ампурдана.

Год спустя Дали впервые выставился в Мадриде. Выставка была организована «Обществом художников-иберийцев», среди ее устроителей были Мануэль де Фалья, Лорка и Даниэль Васкес Диас, из-за которого Дали выгнали из Академии. На вернисаже, проходившем во Дворце Веласкеса в парке Ретиро, было представлено одиннадцать работ молодого художника из Каталонии. Семь работ были выполнены в манере кубизма, а четыре — в реалистической. Это деление на два направления было отмечено критиками, причем мнения были разными. Одни ёрничали и ехидствовали по поводу его «Натюрморта», дескать, груши зелены, а бутылка полупуста и тому подобное, зато мнение Эухенио Д’Орса и других известных критиков и знатоков живописи было положительным. Пресса Жероны, Барселоны и Фигераса также отметила большой успех Дали. Его имя становилось популярным.

Еще больший успех сопутствовал ему после персональной выставки в Барселоне, в престижной галерее Далмау. Сам художник на выставку не приехал. Героиней вернисажа стала его сестра Ана Мария, изображенная на восьми висевших тут холстах. Она и ее отец открывали эту выставку, давшую такой обильный урожай откликов и рецензий, что нотариус решил собирать их в отдельный альбом, который впоследствии станет бесценным источником для исследователей творчества Дали. Во вступлении к этому альбому отец пишет, что успех сына превзошел все ожидания, и он начал собирать газетные вырезки с целью, чтобы потомки могли «составить суждение о моем сыне как о художнике и гражданине».

На этом вернисаже были представлены несомненно прекрасные работы, и прежде всего это «Венера и моряк», ее купит вскоре Васкес Диас, и «Женщина у окна», где Ана Мария стоит спиной к зрителю и созерцает бухту Кадакеса из окна их дома в Эс-Льяне. Обе эти картины настолько разнятся, что и оценивать их нужно с разных позиций. Если в «Венере и моряке» художник отдает дань кубизму, отправляя зрителя прямо в объятия Пикассо, с примесью собственного, уже нарождающегося в этом и других ранних холстах далианского индивидуального стиля с перспективой, открытым пространством и мелкими деталями, то «Женщина у окна» — это шедевр другого, что ли, вида. Здесь явлено высочайшее живописное мастерство художника с таким виртуозным блеском, с таким неподдельным, ясно видимым восторгом молодого Дали перед совершенством художников прошлого, что просто дух захватывает. И в то же время это не ортодоксальный академизм, не подражательная гладкопись, а наполненная глубочайшим смыслом аналитическая работа, где художник словно бы размышляет о колоссальных возможностях техники старых мастеров, которая с успехом может и должна служить современному искусству. По композиции эта картина очень напоминает рисунок немецкого художника XVIII века Тишбейна, на котором поэт Гёте стоит спиной к зрителю у окна квартиры в Риме. В «Женщине у окна» в то же время чувствуется едва заметное дыхание сюрреализма, и все же это шедевр реалистического искусства, где в едином обобщенном колорите скрыто столько цветовых нюансов, выявляемых безупречной игрой света, что воистину удивительно, как мог такой сравнительно молодой художник, а Дали тогда было всего двадцать лет, достичь такого высочайшего уровня мастерства.