Рене Кастр - Бомарше Страница 22

Обязанности Пьера Огюстена были не слишком обременительны: раз в две недели, по вторникам, облаченный в длинную судейскую мантию, он должен был заседать в одном из залов старого Лувра и разбирать случаи браконьерства в королевских угодьях.

Луврское егермейство было самым большим в стране и включало в себя территорию радиусом в пятнадцать лье вокруг Парижа — от Фонтенбло до Сен-Жермен и от Рамбуйе до Компьени. Суд, разбиравший браконьерские дела в тех местах, именовался «трибуналом, стоящим на страже королевских развлечений».

Зная, что Бомарше имел репутацию фрондера, трудно удержаться от улыбки, представив себе его в роли Бридуазона, которую он добросовестно исполнял до 1785 года, когда в знак протеста против своего заточения в тюрьму Сен-Лазар ушел в отставку, отказавшись от должности, закрепленной за ним патентом, подписанным Людовиком XV и Сен-Флорантеном 23 августа 1763 года. 11 сентября он принял присягу в присутствии министра юстиции де Ламуаньона и вскоре приступил к выполнению своих обязанностей.

Список приговоров, вынесенных Бомарше в суде Луврского егермейства, заставляет задуматься, до чего тщеславие доводит людей, которые, едва заняв солидный пост, сразу же напускают на себя важный вид. Наверное, забавно было наблюдать, как в положенный день г-н лейтенант Луврского егермейства Карон де Бомарше подъезжал в собственном экипаже к дворцу, и лакей распахивал перед ним дверцу кареты, на которой был изображен герб этого новоиспеченного дворянина — «на лазурном фоне с перекрещивающимися золотыми перьями два леопарда с открытыми пастями».

И вот Бридуазон с самым серьезным видом облачался в судейскую мантию, надевал судейскую шапочку и, как описал сам Бомарше, отправлялся

Заседать в Лувр, эту королевскую вотчину,Суровым Миносом охотничьего округа,И проводить там, скучая, все утро,И судить жалких кроликовИ мародеров, пойманных на месте.

Приходилось ему судить и «жалких людишек». Однажды приключилась такая история: Жан Франсуа де Бурбон, принц де Конти приказал своим слугам снести стену во владении одного из его соседей под тем предлогом, что она ему мешала. Жертва произвола обратилась с жалобой в суд. Невзирая на титулы обвиняемого, Бомарше признал его виновным и обязал восстановить разрушенную стену. Принц заявил, что прибегнет к заступничеству короля. Нимало не испугавшись, Бомарше обратился к Конти с просьбой о личной встрече, чтобы напрямую объясниться. Либерал по натуре, принц внял доводам судьи и отказался от своего первоначального плана добиться отмены приговора с помощью короля. Он оценил блистательный ум Бомарше и стал его другом, дружба эта длилась до самой смерти принца де Конти, наступившей в 1776 году.

Но первым восторгам Бридуазона вскоре был положен конец, поскольку спустя всего несколько месяцев после его вступления в должность ему пришлось отправиться в Испанию, и это путешествие серьезно повлияло на всю его дальнейшую жизнь.

Глава 10

ДЕЛО КЛАВИХО И ЗНАКОМСТВО С ИСПАНИЕЙ (1764)

Театральные персонажи Бомарше: Фигаро, Альмавива, Бартоло, Базиль — из-за своих имен, костюмов и андалусского антуража сразу же наводят на мысль об Испании, хотя на самом деле по манере поведения и выражению чувств они могли бы принадлежать к любой национальности, по культуре они явно европейцы, а остроумие и образ мыслей у них французские. Керубино, Фигаро, граф Альмавива — это разные лица самого Бомарше, а интрига «Севильского цирюльника» — не более чем искусное переложение «Школы жен», перенесенной на испанскую почву. Чете Альмавива пытались найти французских прототипов, среди них называли без каких-либо на то веских оснований супругов Аржансон из Орма и Шуазель из Шантелу. Испания была выбрана автором в качестве места действия его пьесы, дабы избежать лишних сопоставлений с французской действительностью и придирок цензоров, и еще потому, что полное приключений путешествие в эту солнечную страну, где он пробыл с апреля 1764 по март 1765 года, оставило глубокий след в его душе.

В 1774 году Бомарше поведал об этом в «Четвертом мемуаре против Гёзмана», но рассказ его был далеко не полным и весьма пристрастным, хотя и блестяще изложенным. Испанское приключение Бомарше вдохновило Гёте на создание драмы «Клавиго».

Дело Клавихо, ставшее поводом для поездки в Испанию, было далеко не единственной ее целью, но прояснить все перипетии этого путешествия совершенно невозможно, поскольку Бомарше умудрялся очень искусно вносить путаницу в изложение событий, дабы скрыть в том числе и неблаговидные дела. Но предоставим слово самому главному герою этой истории, чтобы вывести на сцену прочих ее участников, ибо другого источника у нас нет:

«Две из моих пяти сестер в ранней юности были отданы отцом на воспитание одному из его испанских компаньонов; у меня о них осталось лишь смутное и теплое воспоминание, изредка оживляемое их письмами.

В феврале 1764 года отец получил от старшей дочери исполненное горечи письмо. Вот его содержание:

„Мою сестру оскорбил человек, столь же известный, сколь и опасный. Два раза, когда он уже должен был жениться на ней, он изменял своему слову и внезапно исчезал, не считая даже нужным извиниться за свое поведение. Это так подействовало на мою оскорбленную сестру, что она смертельно заболела, и, судя по всему, нам едва ли удастся спасти ее. Силы ее совсем иссякли, вот уже десять дней как она не произносит ни слова.

Из-за позора, обрушившегося на нас в связи с этим происшествием, мы ведем очень замкнутый образ жизни. Я плачу дни и ночи напролет и осыпаю бедняжку словами утешения, которые не могут успокоить меня самое.

Весь Мадрид знает, что поведение моей сестры безупречно.

Если брат располагает достаточным влиянием и может похлопотать за нас перед французским послом, то он возьмет нас под свое покровительство, и его расположение к нам сразу пресечет зло, причиненное нам коварным человеком, его поступками и его угрозами“.

Отец приехал в Версаль и, рыдая, передал мне письмо дочери. „Подумайте, сын мой, что вы можете сделать для этих двух несчастных; ведь они такие же сестры вам, как и остальные“.

Я тоже был взволнован ужасным положением сестры. „Увы, отец, — сказал я, — какого рода поддержку могу я получить для них? О чем, собственно, я должен просить? Кто знает, не дали ли они повода для этого оскорбления каким-нибудь проступком, который скрывают от нас?“ — „Я забыл, — сказал отец, — показать вам несколько писем нашего посла к вашей старшей сестре, свидетельствующих о его глубоком уважении к моим дочерям“.