Рудольф Баландин - Вернадский: жизнь, мысль, бессмертие Страница 22

Еще раз следует оговориться. Вернадский обладал удивительной способностью видеть великое, большое в малом, переходить от частностей к обобщениям. Говоря словами В. Блейка (в переводе С. Я. Маршака),

В одном мгновенье видеть вечность,Огромный мир — в зерне песка,В единой горсти — бесконечностьИ небо — в чашечке цветка.

В 1827 году английский ботаник Роберт Броун был удивлен, заметив в микроскоп, как самопроизвольно движется в воде тончайшая цветочная пыльца. Движение пыльцы было беспорядочным. Многие годы ему не находилось убедительного объяснения. Лишь в нашем веке было доказано, что пыльца движется под действием постоянной «бомбардировки» молекул и атомов жидкости. Так утвердилось в физике понятие броуновского теплового хаотического движения атомов и молекул. Одним из первых теоретиков броуновского движения стал А. Эйнштейн.

Эйнштейн начал свой путь в науке с изучения хаотичного броуновского движения атомов. Позже он всю свою жизнь стремился создать единую теорию, охватывающую весь мировой порядок. Он умер, так и не завершив эту свою работу. Да и сегодня подобная единая теория остается мечтой.

Работа натуралиста не имеет целью выразить всю сложность мира в форме математических абстракций. Создание цельной законченной теории отступает для натуралиста на второй план. Бесконечное разнообразие проявлений природы не оставляет никакой надежды на какое-то точное и универсальное объяснение. Чем пристальнее исследуется объект, тем больше открывается в нем неведомого. Ничтожные частицы вещества — атомы — блуждают повсюду бесконечной чередой, дрожат, словно туго натянутые пружинки, в узлах кристаллических решеток, витают в воздухе и воде… Они даже не блуждают и не витают — они слагают воздух, воду и земные недра. Самая изощренная фантазия не воссоздаст схему, точно отражающую эти беспрерывные и многообразные вихри атомов, определяющие жизнь неживого и живого.

Так, может быть, здесь мы вновь, как в мире броуновского движения, встречаемся с хаосом? Нам кажется, будто существуют некоторые закономерности, мы находим их. Но вскоре выясняется, что действительность неизмеримо сложнее. Это постоянное усложнение, по мере того как мы стараемся постичь природу, не приведет ли в конце концов к сверхсложной картине, которую вернее всего будет назвать хаосом? Подобные сомнения постоянно тревожили натуралистов.

А может быть, такой действительно путь познания природы: хаос на первой ступени, после долгого и трудного восхождения по лестнице познания — выход к полному пониманию порядка мира. Но дальше продолжение подъема постепенно открывает мир в его невероятной сложности, не доступной пониманию, и вновь возвращает на вершине познания к признанию господства хаоса. Великий Ньютон начал размышлять над мировым хаосом и сумел построить свою версию мира, где господствовала гармония. Однако позже, на склоне лет, он с печальной мудростью признался, что похож на ребенка, складывающего разноцветные камешки на берегу, тогда как перед ним расстилается безмерный океан неведомого.

Для Вернадского было несколько иначе. Он рано научился признавать неведомое, но одновременно все более убеждался в существовании «созвучья полного в природе» и все глубже проникал мыслью в скрытые соответствия природных явлений.

Первые шаги в этом направлении он сделал во время учебы в университете, слушая блестящие лекции Менделеева: «Сколько в это время рождалось мыслей и заключений, нередко шедших совсем не туда, куда вела логическая мысль лектора, действовавшего на нас всей своей личностью и своим ярким красочным обликом». Менделеев «подчеркивал значение естественных природных процессов — земных и космических: химический элемент являлся в них не абстрактным, выделенным из Космоса объектом, а представлялся облеченным плотью и кровью составной, не выделяемой частью единого целого — планеты и Космоса».

Так вспоминал Вернадский о своих первых (1880–1881) неясных переживаниях и впечатлениях, которым позже суждено было оформиться и воплотиться в форму научных геохимических исследований.

Позже, когда Вернадский стал профессором Московского университета (в 1894 году), он испытывал и период сомнений: «В последнее время у меня был целый ряд споров по вопросам миросозерцания… Старый вопрос о существовании окружающего нас мира может быть поставлен различным образом: 1) действительно ли существует что-нибудь вне меня и 2) та правильность, которая открывается в природных процессах, есть ли действительное доказательство цельности мира, Вселенной?»

Спустя еще более четверти века ученый, положительно отвечая на оба эти вопроса, перешел на новый уровень своего понимания реальности: «Механизм земной коры определяется свойствами атомов, его образующих; химический состав коры не случаен…

Этот механизм, по-видимому, не вечен. Деятельность человечества и, быть может, всего живого вещества производит на земной поверхности изменения, последствия которых во времени от нас ускользают. Радиоактивная материя разрушается при условиях, в которых мы не видим возможности воссоздания погибших атомов, Это представление, подобно всякому человеческому представлению, служит лишь слабым отблеском необъятного величия Космоса, всюду и всегда являющегося нам как Порядок Природы, а не как творение хаотического случая».

Этими словами заканчиваются его «Очерки геохимии».

ВАКУУМ

Геолог, как принято считать, имеет дело с камнями. Земная твердь — основной объект геологии.

Вернадский включил в сферу своих геологических исследований газы, жидкости, излучения и даже космический вакуум.

При жизни Вернадского вакуум понимался преимущественно как отсутствие в данном объеме каких-либо частиц (атомов, молекул, ионов газа). Откачайте из прочного полого шара весь воздух — останется там вакуум.

Однако существуют поля — особые состояния, не имеющие точечных объектов (частиц), но все-таки насыщенные энергией в форме электромагнитных волн, гравитационных сил. Межзвездная среда, в которой распространяются «энергетические поля» и частицы, — это космический вакуум.

«Назревает представление… — считал Вернадский, — что вакуум не есть пустота с температурой абсолютного нуля, как еще недавно думали, а есть активная область максимальной энергии нам доступного Космоса. То есть пустоты нет. Мы вернулись к старому спору средневековых философов и ученых, но в отличие от них идем экспериментальным путем — путем наблюдений».