Сергей Зверев - Звезда в шоке Страница 22

Практически сразу меня положили на хирургический стол, сделали наркоз. Больше четырех часов шла операция. Как мне потом сказал Олеко, это была сложнейшая операция в его практике. Мало того, что ответственность большая, так еще и «звезда-то в шоке» попалась. У меня такой характер вспыльчивый, если что-то не понравится, могу пи…ец всем устроить, это как минимум.

Он очень старался, и все отнеслись ко мне очень хорошо. До операции я видел людей, у которых в глазах был ужас. Но чего они так перепуганы, я не понимал. Естественно, со стороны я себя не видел и, что со мной было, понять не мог. Осознавал, что что-то произошло, что-то явно не так, но при этом боли не чувствовал, так как у меня был сильный шок. Поэтому, очнувшись после наркоза, я был в ужасе, когда увидел, что нахожусь в палате, что у меня на ноге и на руке гипс. Мало того, рука лежала, а нога висела. Это была полная неожиданность. И в этот момент надо мной стоял фотограф. Я, помню, спросил, кто он такой. Фотограф называет какую-то газету. Я тут же посылаю его на х… Причем мне казалось, что я изо всех сил орал: «Пошел на х… отсюда!» Но сил у меня мало было, и я произносил что-то совсем не связное. На следующий день мне принесли статью, в которой было написано, что произошла авария, фотографии какие-то жуткие, и среди них та, где я в палате с ногой и с рукой в гипсе, с перевязанным лицом, что видно только два глаза. Если коротко пересказать текст, то там говорилось, что мне полный пи…ец, что программу «Секреты Сергея Зверева» явно закроют, что я не дееспособный, что ни о каком коммерческом виде речь идти не может и так далее. То есть просто взяли и уничтожили человека одной статьей.

Ко мне начали приходить посетители. Естественно, это была моя мама, мои близкие друзья и звезды. У людей был шок. Одним из первых приехал Валера Леонтьев. Он отложил свои поездки и сделал все, чтобы быть у меня. Мы очень дружим. Он часто ко мне приезжал в салон, мы общались. Валера приехал, и, видно, чтобы как-то настроение мое поднять, мой дух, он подарил мне часы Rado. Я эти часы до сих пор берегу. Мне смеяться было нельзя, но он меня очень смешил и веселил, все сделал, чтобы я забылся, чтобы я вообще ничего не понимал, что происходит.

Все почему-то ехали меня кормить. Ира Понаровская приезжала с кастрюльками, с едой. Анжелика Варум мне передавала и первое, и второе, и третье, и компот, и кисель. В первое время, когда как раз начала приезжать Анжелика, я еще никого не пускал. Поэтому она готовила, приезжала, передавала и просто в машине рядом с больницей сидела. Один раз она мне отправила сообщение на диктофоне. В то время вошла в моду песня Алены Апиной «Узелки». До аварии я ее слышал всего два раза, она мне очень нравилась. Анжелика Варум знала, что это моя любимая песня. И когда врачи не пускали Анжелику, она мне отправила диктофон, на который напела эту песню. Я до сих пор храню эту пленку.

Лолита, помню, все бросила, приехала, чуть ли не концерт мне устроила, все было: и песни, и пляски, и кормила, и поила, чтоб только выздоравливал. Мы сдружились с Лолитой, когда она была моей соседкой.

Все, кто приезжали, мне давали частичку света, тепла, любви и жизни. Именно жизни и еще раз жизни. Тогда это было очень важно для меня и потихонечку-понемножечку приводило в чувства.

Врачи говорили, что о профессии «парикмахерское искусство» придется забыть. Но первой клиенткой, которая меня заставила встать и чесать, была Анжелика Варум. И вот я с гипсом причесываю Варум, а тут на пороге появляется Понаровская, у нее волосы встают дыбом, глаза наливаются кровью. Она была готова выбросить из окна всех, кто заставил чесать. Ира долго возмущалась:

— Тебе еще лежать полгода! У них что, сердца нет?!

На самом деле правильно сделала Анжелика, что заставила меня встать и разрабатывать руку. Иначе бы я зачах там просто, у меня все бы вообще отнялось. Потом она попросила меня сделать мейк-ап. Приезжала в больницу, чтобы я ее накрасил. В принципе она могла обратиться к кому угодно, но приезжала ко мне, постоянно возвращая меня в профессию и к жизни. Давала мне веру в жизнь.

Я знал, что у меня большое количество поклонников и поклонниц. Это понятно. Но я все равно был в шоке, когда увидел очередь ко мне в палату. Естественно, их всех ко мне не пускали. Выборочно приводили, чтобы люди могли мне что-то теплое сказать, какой-то подарочек передать. Конечно, журналисты маскировались под этих людей и делали свое дело, распространяя обо мне то, чего не было на самом деле. И вот однажды одна звезда мне рассказала, что она побывала у стилиста, который с нереальной радостью в глазах говорил всем, что мне полный п…ц. Эта его радость окончательно заставила меня привести себя в порядок. Срочно. И через двадцать дней я был в эфире. Правда, мои руки не снимали, снимали только лицо. И хотя в передаче я вел себя как ни в чем не бывало, нельзя было не заметить изменения в лице, они были очень явными. После такого горя, после такого стресса, после такой сложнейшей операции вполне понятно, что эти изменения были колоссальными. Безусловно, тогда, после первой операции, это еще не было то звездное лицо, которое есть сейчас. Однако хирург собрал мое лицо так, что меня можно было уже снимать.

Когда после операции прошло какое-то время, мы поняли, что все встало на свои места, врач сказал, что не очень доволен результатом. Он захотел кое-что подправить, чтобы дышать стало легче. После аварии мне было очень тяжело дышать носом. Я ему очень верил, согласился, и действительно дышать стало заметно лучше. Однако одной стороной носа я до сих пор дышу с трудом. Я когда бегаю, то задыхаюсь, когда пою, тоже задыхаюсь. Какие-то ноты взять из-за этого не могу. До сих пор не могу дышать «молча», чтобы не шипеть. Я не могу вдохнуть через нос на полный объем легких. Понятно, что мне еще нужна операция, и не одна.

Кроме того, после аварии у меня осталось два шва на лице. Но меня это не портит. Все недостатки, которые у меня появились, я превратил в достоинства. Я собрался, сконцентрировался и сделал все, чтобы это было так, как есть сейчас. Сейчас многие никаких шрамов просто не замечают.

Когда все увидели, что я в очень хорошей форме, стало очень модно заниматься собой. Я не скрывал, что оперировался, во всех интервью говорил, что это была сложнейшая операция даже для хирурга с большим опытом. Ведь одно дело сделать операцию по уменьшению или по выправлению носа и совсем другое — собрать заново из ничего.

У меня всегда было очень много поклонников, поклонниц, фанатов, фанаток. Просто вся страна была. А после операции к ним прибавились люди, которые поверили, что они могут быть красивыми, поверили, что они могут быть счастливыми. Они поверили, что, если немного поработать над собой, можно добиться результата и не ходить со своими комплексами. Я так всем и говорил: