Одри Хепберн - Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник) Страница 22

– Почему вы не прекратите съемки?

Он обвел взглядом съемочную площадку:

– Как? Все эти люди не виноваты в наших отношениях.

Я решительно поднялась и направилась к помощнику режиссера. Вовсе не хотелось допускать новой стычки.

– У меня страшно разболелась голова. Нельзя ли хоть ненадолго прервать съемки, чтобы отдохнуть?

Ассистент была изумлена, никогда раньше я ничего не просила, но, видно, что-то поняла, в свою очередь, подошла к Билли и громко попросила не начинать съемку, чтобы Одри могла передохнуть.

Конечно, я ожидала взрыва негодования со стороны Богарта, но мысленно уже приготовилась дать отпор и высказать ему все в лицо, чего бы мне это ни стоило. И плевать на все правила хорошего тона и мамино воспитание! Доброжелательность тоже имеет свои границы, а вежливость не предполагает необходимость молча сносить оскорбления.

Мои глаза встретились с насмешливыми глазами Богарта, еще мгновение, и он наверняка обрушил бы на «английскую дилетантку, воображающую себя актрисой», как он меня называл, свой гнев. Но взгляд «дилетантки» даже через всю съемочную площадку пригвоздил знаменитого актера к месту. Я была готова закатить Богарту скандал покруче холденовского, еще немного – и надавала бы пощечин, правда, потом извиняясь. Не случилось, он не рискнул возмущаться. Труппа притихла, Уайлдер и Леман суматошно переписывали текст, а я разыгрывала из себя капризную звезду. Интересно, что не возмутился вообще никто, мне позволили изображать мигрень полдня!

Когда режиссер и сценарист наконец выползли из своего вагончика и объявили, что снимать будут сцену Богарта, а якобы страдавшая головной болью Одри спокойно откланялась, окружающие поняли все. Но для Хэмфри Богарта это был хороший урок, кажется, он осознал, что труппа настроена против него, а нападать на меня вообще рискованно. Во всяком случае, с того дня Богарт взял себя в руки, нет, он продолжал говорить гадости и давал понять, что он единственная звезда среди толпы бездарей и дилетантов, но делал это куда скромней, чем раньше.

Однажды Уайлдера спросили, почему он терпит выходки актеров. Режиссер вздохнул:

– Режиссер должен быть полицейским, акушеркой, психоаналитиком, подхалимом, ублюдком… и все это в одном лице.

А еще он сказал:

– У меня есть удивительно пунктуальная и ответственная тетушка, по ней можно сверять часы, и ей можно доверять. Тетя никогда не задержит и не сорвет съемку, если ей будет поручено, все выполнит вовремя и как надо. Но едва ли зрители будут платить деньги, чтобы смотреть на мою тетушку…

Но я считала, что это все равно не оправдывает звездных выходок актеров. Любая звезда должна быть прежде всего человеком, а на съемочной площадке тем более.

Зато я приобрела прекрасный урок отношения труппы и актера, заболевшего звездной болезнью, иногда очень полезно посмотреть на все со стороны, получилось нечто вроде хорошей и своевременной прививки. Не думаю, что я и без этого слишком зазналась бы, мама воспитывала меня иначе, все время твердя, что думать нужно сначала о других, а уже потом о себе, и что относиться к себе нужно во много раз строже, чем к остальным.

Наконец съемки «Сабрины» были закончены. Точно так же, как я не хотела окончания съемок «Римских каникул», несмотря на предстоящую собственную свадьбу, правда, не состоявшуюся, так теперь радовалась возможности завтра не тащить себя за шиворот на площадку и не слышать пререканий и оскорблений.

Словно в ознаменование окончания неприятностей последний день съемок принес мне новое дорогое знакомство. Едва переступив порог своей квартирки, услышала телефонный звонок. Сил не было ни на что, не то что разговаривать, но и думать не хотелось, желание осталось одно: залезть в ванну и не вылезать оттуда до завтра.

Еще тошней стало, когда приятный женский голос сообщил, что это Джин Симмонс – актриса, которая должна была играть принцессу Анну, и только отказ ее студии позволил мне сняться в этой роли!

Но то, что она сказала, возродило меня к жизни. Симмонс сообщила, что посмотрела «Римские каникулы» и считает, что я сыграла превосходно. Я не помню, что она говорила еще, но хорошо помню, что потом действительно валялась в ванне и ревела.

Джин и ее муж Стюарт стали моими настоящими друзьями, для Голливуда это такая редкость… Голливуд хорош, Голливуд прекрасен, но это все равно собрание звезд, а звезды, как известно, светом могут затмевать друг друга, потому не слишком переносят близкое соседство и даже в космосе живут далеко-далеко, чем дальше, тем лучше, особенно крупные.

Я хорошо усвоила это на примере талантливого Хэмфри Богарта, не терпевшего рядом никого, кто мог бы хоть в эпизоде сыграть не хуже его самого. Возможно, такая черта характера проявилась только в конце его жизни, ведь Богарт снимался уже очень и очень больным, но нам от этого легче не было…

Еще одна неприятность случилась на предварительном просмотре. Я пригласила в Голливуд Юбера Живанши, кому, как не ему, одним из первых посмотреть, как выглядят его потрясающие наряды на экране, к тому же увидеть свое имя в титрах уже разрекламированной картины…

Я вышла из зала просто в слезах, потому что в титрах значилось: «Костюмы Эдит Хед».

– Юбер, это случайность, опечатка. Я попрошу, чтобы все исправили.

Конечно, никто ничего исправлять не стал, потому что в контракте автором нарядов значилась Эдит, мне было не только обидно за Юбера, но и очень стыдно перед ним. Мы остались большими друзьями, хотя первый опыт работы мог вообще рассорить на всю жизнь.

«Сабрина» была выдвинута на «Оскара» по шести номинациям, но получила только одну статуэтку – за… костюмы! Я с замиранием сердца ждала, что Эдит, благодаря за награду, обязательно скажет о роли Юбера в создании нарядов Сабрины, но этого не произошло! Не хочется думать, что Эдит так мстила за мой выбор модельера, просто она всегда считала только себя достойной и никогда не упоминала своих помощников, тех, кто в действительности превращал ее рисунки в шикарные съемочные наряды…

Но такова уж талантливая Эдит Хед…

Премьера «Сабрины» состоялась в сентябре 1954 года, Уайлдер сумел смонтировать фильм так, что на экране не заметно ни напряжения при съемках, ни синяков и отеков двух главных актеров, ни моего отвращения к Богарту. Фильм получил только одного «Оскара», а я бездну опыта, большей частью негативного. Но что ни делается, все к лучшему?

1954 год для меня все равно был счастливым. К Рождеству 1953 года объявили, что согласно ежегодному опросу кинокритиков лучшими актерами года были признаны Хосе Феррер и Одри Хепберн! Вот вам, гениальный мистер Богарт!