Василий Пушкарёв. Правильной дорогой в обход - Катарина Лопаткина Страница 22

остались трудными. Туристический выезд за границу в СССР был возобновлен в 1955 – де-юре сначала только в страны народной демократии, де-факто – и в страны Запада тоже: в первом же «выездном» году 130 советских туристов посетило Финляндию и 87 – Швецию[181]. В 1950-х и вплоть до 1991 года заявки желающих посетить капиталистические страны, независимо от причины визита – командировка, личные причины, лечение или поездка с делегацией – рассматривались Комиссией по выездам за границу при ЦК КПСС[182]. Основными задачами Комиссии были проверка политической надежности выезжающих граждан, проверка обоснованности и целесообразности ходатайств о выездах из СССР и разъяснение правил поведения за рубежом. Так, в марте 1955 года ЦК КПСС утвердил Инструкцию о поведении советских граждан, выезжающих в капиталистические страны на работу в советские учреждения, в международные организации или краткосрочные командировки[183]. Но до инструктажа надо было ещё добраться.

По утвержденному Комиссией 15 апреля 1959 года «Порядку предоставления документов…» от выезжающего за границу требовались анкета, автобиография, характеристика с рекомендацией для поездки за границу, подписанная «треугольником» (руководителем учреждения, секретарем партийной организации и председателем профорганизации), утвержденная парткомом (партбюро) и согласованная с вышестоящим партийным органом. К этим документам, составлявшим «выездное дело», прикладывалось письмо от организации (или частного лица), в котором указывались цель, основание и сроки поездки, источник, возмещающий расходы, давалась краткая характеристика с упоминанием партийного органа, согласовавшего данную поездку. Завершали комплект документов две справки: объективка (сокращенная характеристика) и справка о состоянии здоровья[184].

Все эти характеристики и справки комиссия проверяла. Часть заявлений отклоняли ещё на этапе предварительного рассмотрения. Причины были разными, в том числе – наличие компрометирующих сведений о кандидатах на выезд: сообщения о моральной неустойчивости, наличие судимости, факты исключение из партии или уклонение от уплаты алиментов. Оставшиеся кандидатуры подвергались более тщательной проверке, с учетом позиции МВД и КГБ. Для этих организаций стоп-сигналом могла послужить информация о наличии подозрительных связей с иностранцами, проявление антисоветских настроений, наличие судимости у близких родственников за антисоветскую деятельность, сокрытие своего социального прошлого. В процессе проверки около половины выезжающих в капиталистические страны Комиссия приглашала для личной беседы. Причины отказа Комиссии нередко зависели от того, как члены комиссии трактовали свои задачи в тот или иной момент. Так, в 1975 году в командировке на XIII Национальную конференцию США по аэрокосмическим наукам было отказано заместителю директора Института проблем механики АН СССР профессору В. Б. Либровичу, уже три раза выезжавшему на конференции, в том числе в США в 1969 году. На отказе в выезде настаивало КГБ, поскольку Либрович был «широко осведомлен о сведениях, составляющих государственную тайну»[185]. Известно, что существовали и негласные установки, например не допускать к поездке за границу лиц с наличием явно выраженных внешних недостатков. Как заявлял один из партийных функционеров: «В Стране Советов нет косоглазых юношей и хромоногих девушек! И быть не может!»[186].

Кроме всего прочего, Комиссия старалась оптимизировать государственные расходы. Поэтому после принятия в феврале 1959 года постановления Президиума ЦК КПСС «О мерах по улучшению организации командировок советских специалистов за границу», в котором запрещались поездки за границу «по второстепенным и малозначительным вопросам, не представляющим интереса для государства, а также излишней численности делегаций», Комиссия начала пристально следить за второстепенностью и малозначительностью поводов для поездок. В 1960 году на этом основании она отклонила заявки 305 человек в составе делегаций и 420 заявлений специалистов, посчитав темы их поездок неактуальными. В этой категории оказались желающие ознакомиться «с производством наперстков, платяных кнопок и безопасных булавок, опытом работы в области архивного дела, методами экспонирования роз в розариумах, исследованиями влияния зеленых насаждений на уменьшение уличного шума»[187].

С наибольшей строгостью Комиссия рассматривала заявки подчиненных Министерства культуры. Это касалось кандидатур направляемых, их количества и сроков командировки. Так, в 1956 году Комиссия постановила, что для съемок документального фильма в Бирму достаточно командировать семь человек сроком от одного до трех месяцев, в то время как ЦК КПСС разрешил Минкульту отправить туда съемочную группу из одинадцати человек на четыре месяца[188].

В 1957 году ведомствами и министерствами в командировки были направлены 53 830 специалистов, на долю Минкульта из них пришлось 4320 человек. В то же время на стадии рассмотрения заявок из 890 отсеянных по всем министерствам и ведомствам 466 – больше половины! – были поданы через Минкульт. А всего за 1955–1957 годы в выезде было отказано более 1600 работникам сферы культуры. У Комиссии были серьезные претензии к Министерству культуры – во многом из-за «непристойного поведения» командированных. В январе 1960 года Комиссия направила в ЦК КПСС записку «О серьезных недостатках в работе Министерства культуры СССР по командированию за границу деятелей искусства»[189]. Там перечислялись прегрешения советских работников культурного фронта: расплата за балетные пачки и платья деньгами, одолженными у «белоэмигрантов», использование бесплатных угощений для экономии выданной валюты, пьянство и походы «по ночным кабаре и ресторанам Парижа в сопровождении антисоветски настроенных эмигрантов». В результате в 1959 году Комиссия вернула 16 командированных в Советский Союз, а 914 заявителям было отказано в поездке ещё на стадии рассмотрения документов[190].

Все эти истории проливают свет на текст воспоминаний Пушкарёва о причинах его первой поездки в Париж: «Первая моя поездка в Париж состоялась в начале 1963 года. Тогда мы с азербайджанским художником Таиром Салаховым были командированы на III Парижскую Биеннале, где участвовали и наши художники. Салахова впервые выпускали в капиталистическую страну и к нему, вероятно, очень долго подбирали “надежного человека”. В Москве его не нашлось, и по предложению председателя правления Союза художников С. В. Герасимова на эту роль был приглашен из Ленинграда я»[191]. Несмотря на выговор от Министерства культуры за Маршака и публикацию «Лайфе», с точки зрения Комиссии по выезду за границу Пушкарёв был действительно надежным и проверенным спутником молодому художнику: в 1959 году он бывал в длительных командировках в странах народной демократии – Румынии и Болгарии и, видимо, как командируемый проявил себя с наилучшей стороны[192].

Первая поездка длилась всего семь дней. Осмотр III Парижской Биеннале занял пять часов, за ней последовали Лувр, Осенний салон в Гран-Пале, галереи, город. «В посольстве познакомился с Жаном Эффелем, Ксенией Пуни, Ниной Кандинской, провели вечер у Фужерона… Я бывал у Зинаиды Евгеньевны Серебряковой, Андрея Львовича Бакста, Анны Александровны Черкесовой-Бенуа, Ростислава Мстиславовича Добужинского, у других наших художников и собирателей»[193].

Самого Пушкарёва больше всего тронули визиты к 79-летней Зинаиде Евгеньевне Серебряковой. Он вспоминал: «…я беседовал с мастером, творчество которого с появлением первой