Кристофер Хибберт - Частная жизнь адмирала Нельсона Страница 22

Ну а Нельсон регулярно наведывался в Бёрнем-Маркет и дожидался на постоялом дворе, когда доставят из Норвича очередной номер «Норфолк кроникл». Затем он «садился на лошадь, поднимался на невысокий известняковый холм и через Бёрнем-Овери-Стейт выезжал на набережную, отделяющую залив от лугов, некогда бывших частью соляных болот. Здесь, укрытый от ветра, он мог почитать и поразмышлять, пока вдруг случайный, то ли приближающийся, то ли удаляющийся в море парус не напоминал ему со всею остротой, чего он лишился».

Сообщения о недовольстве и политическом брожении в стране, особенно в Норфолке, причиняли Нельсону истинную душевную боль. Участники радикальных групп переходили из пивной в пивную, провозглашая революционные лозунги и «призывая бедных не платить налоги и т. д.». В письме принцу Уильяму, ныне герцогу Кларенсу, Нельсон сообщал о некоем Джозефе Пристли, священнослужителе, известном стороннике идей Французской революции, распространяющем их в Норфолке. А местного мирового судью он спрашивал, почему, если такой человек, как Пристли, действует в открытую, его не арестуют? Последний отвечал: «В наше время ни один судья не позволит себе риска решений, сделавших его парией, — тем самым он поставит под угрозу не только имущество, но и самою жизнь».

В письме герцогу Нельсон отмечал следующее: ничего удивительного нет в том, что бедный трудовой люд «так легко верит посулам и надеется на приход лучших времен», ведь ему «действительно не хватает самого элементарного для нормальной жизни». Он приводит примерный расчет заработков и трат неквалифицированного рабочего в Норфолке, содержащего жену и троих детей. Картина получалась удручающая: такая семья тратила менее двух пенсов на человека в день. «При этом они пьют только воду, а вкуса пива наши бедные рабочие и не знают, разве только позволят себя заманить — как нередко и случается — в пивную». Да, верно, недавно жалованье им увеличили, но если бы «сельское дворянство» озаботилось сделать это раньше, недовольства среди рабочих не возникло бы, ибо «в чем, в чем, а в недостатке преданности их обвинить трудно».

Занимаясь делами рабочих, Нельсон в то же время регулярно писал в Лондон, напоминая адмиралтейству о своем существовании и готовности служить. Написал он и старому другу Билли Блу Корнуоллису, получившему недавно чин коммодора и отправляющемуся, по слухам, во главе эскадры в Ост-Индию. Хоть и «счастливо женатый» и «наслаждающийся радостями сельской жизни», Нельсон, как явствует из его слов, готов по первому же зову вернуться на службу. Скорого ответа, на который он рассчитывал, не последовало, и не прошло и недели, как Нельсон отправил приятелю новое письмо. Он «невыразимо счастлив домашней жизнью», но при этом страстно желает служить под началом Корнуоллиса и «во имя родины». Но Корнуоллис не мог для него ничего сделать. Он был бы несказанно рад служить с Нельсоном, но все офицерские вакансии заняты. Конечно, если эскадра пополнится новыми судами, «ничто не доставит ему большего удовольствия, чем видеть (Нельсона) во главе одного из них».

Прочитав в газетах о сформировании правительством Питта нового штаба адмиралтейства и о назначении лордом-инспектором, непосредственно подчиняющимся новому первому лорду (сменившему на этом посту лорда Хау), старшему брату премьер-министра графу Чэтему, лорда Худа, Нельсон поспешил написать и ему. А следом сам отправился в Лондон, намереваясь добиться личной встречи с Худом. «Сегодня утром я виделся с лордом Худом, — сообщает он жене. — Он много расспрашивал о тебе и вообще был чрезвычайно приветлив. Лорд считает — в мирное время мне вряд ли стоит служить, но если подуют враждебные ветры, я могу не сомневаться в хорошем назначении».

Но вот враждебные ветры подули, возникла реальная угроза войны с Испанией из-за спорных прав на морскую торговлю, появились сообщения о снаряжении военных судов и офицерском призыве — и что же? Нельсона, немедленно севшего в экипаж и помчавшегося в Лондон, отвергли, хотя, как ему казалось, «на сцену призвали всю морскую службу». Он попросил о приеме у первого лорда — тот оказался слишком занят. Он отправился по адресу Уимпол-стрит, 12. Лорд Худ его принял, но сделал ему лишь заявление, «никогда не выветрившееся из (его) памяти, а именно: у короля сложилось неблагоприятное мнение о капитане Нельсоне».

Видимо, король возложил на него ответственность за дурное поведение и эксцентрические выходки его бывшего подопечного принца Уильяма, точно так же как другие остались недовольны его чрезмерной энергией в попытках привести в действие Навигационные акты, не говоря уж о том, что он растревожил осиное гнездо правительственных чиновников. Нельсон — слишком роялист — не винил лично короля: «Ни в море, ни на берегу моя преданность королю не может быть поколеблена. Она умрет лишь вместе со мной». Иное дело — двор и адмиралтейство. Нельсон был убежден, хоть «никаких доказательств и не было», — и там и там к нему относятся с предубеждением.

Нельсон не сомневался, будь у него влияние и средства, все складывалось бы иначе. «Мое невольное преступление в том, — сетовал он в переписке с капитаном Локером, — что я не богат, и потому никому из сильных мира сего нет до меня дела».

«Вижу, никто особо не стремится замолвить за меня слово, — пишет он в очередном послании первому лорду адмиралтейства, — а у меня самого сколько-нибудь реальных возможностей выделиться нет… Но твердо могу заявить — я всегда служил честно и добросовестно!» Еще одним адресатом, которого Нельсон также забрасывал множеством писем, являлся герцог Кларенс. В одном из них он «не может найти слов», пытаясь выразить разочарованность фактической отставкой с морской службы; в другом, явно написанном лишь затем, дабы напомнить герцогу о своем существовании, пишет, как огорчился, прочитав в газетах — единственном источнике информации в «(моем) нынешнем положении отставника», — что его королевское высочество не пригласили в Виндзор на празднование дня рождения принца Уэльского.

Родственные связи самого Нельсона вряд ли могли сыграть сколь-нибудь существенную роль в его судьбе. Да, дядя Уильям Саклинг написал рекомендательное письмо Чарлзу Дженкинсу, ныне лорду Хоксбери, а в ближайшем будущем графу Ливерпулю. Но, скажем, от его крестного, лорда Уолпола, удивительно занудливого человека, женатого на удивительно занудливой даме, дочери герцога Девоншира, даже и такой помощи не было. Следует, правда, отметить гостеприимство Уолполов: каждый год они приглашали Нельсонов к себе в Вулвертон, доставляя тем самым чрезвычайную радость старому пастору, умолявшему Кейт разыскать для своей золовки «красивую шляпку, которую в случае необходимости не стыдно надеть в Вулвертоне, или что там еще требуется для обедов, визитов и так далее. Счет можешь послать мне». Но лорд Уолпол не обладал ни малейшим влиянием, и даже если бы он озаботился судьбой крестника, вряд ли кто-нибудь прислушался к его рекомендациям. Иное дело другой родич Нельсона — Джордж, третий граф Оксфорд, по поводу смерти которого, последовавшей в 1791 году, капитан и миссис Нельсон надели траур, хотя при жизни графа даже близко к его дому не подходили. Но лорд Оксфорд никогда не проявлял заметного интереса к делам столь дальнего родственника.