Александр Солженицын. Портрет без ретуши - Томаш Ржезач Страница 22

В своем романе «Архипелаг ГУЛаг» Солженицын изобразил этот момент таким образом, чтобы самому предстать перед читателем в самом выгодном и эффектном свете и, разумеется, не постеснялся противопоставить всем себя, как высокого интеллектуала и героя-фронтовика.

Описываемая им сцена, несомненно, призвана произвести впечатление.

Но… Как гласит чешская народная поговорка: «Расскажи-ка это лучше голубям!» А это значит, что только абсолютно наивный и совершенно несведущий человек может поверить твоим басням.

Как мог офицер-фронтовик (не рекрут!), наделенный почти гениальной памятью, забыть, как и под каким предлогом единственный раз в жизни командир потребовал у него личное оружие? И даже если допустить временную потерю памяти, вызванную последовавшими трудными испытаниями, разве Солженицын смог бы позабыть это обстоятельство?

Может быть, это пустяки? И да и нет. Их даже можно было бы обойти и сказать, что они понадобились ему как средство литературной стилизации. Только здесь мы имеем дело не с литературной стилизацией, а с моделированием образцовой ситуации, которая призвана представить нам Солженицына так, как он сам этого хочет.

Исказив одну подробность, Солженицын исказит и другие. Например, он повествует о том, как из котла, где полковник Травкин оставил дивизион с двенадцатью тяжелыми орудиями, он сам вывел свою батарею разведки без потерь.

«Батарея разведки»? Это название, которое должно произвести впечатление на сугубо штатского человека и вызвать уважение у военного. Но Солженицын не уточняет ее характер – для людей компетентных это было бы совсем другое дело. Вдобавок нам известно, что батарею звуковой разведки вывел из окружения не капитан Солженицын, а расторопный сержант Соломин. Одно утверждение может противоречить другому, ибо оба могут быть в одинаковой степени тенденциозными. Однако беспредельное самолюбие безудержно толкает Солженицына на то, чтобы унизить полковника Травкина и возвысить себя, и помогает уличить проповедника Правды во лжи.

Травкин был командиром бригады. В его подчинении имелось несколько дивизионов и отдельных батарей. Он был старшим начальником и за упомянутый дивизион из двенадцати тяжелых орудий отвечал только перед вышестоящими инстанциями. Почему не было названо его имя? Почему ничего не сказано о его судьбе? Да и год сорок пятый уже не сорок первый, когда командирам прощалась техника, оставленная в немецких котлах. В 1945 году Красная Армия сама готовит множество котлов для гитлеровцев. Временный кризис на каком-то участке является лишь местной неприятностью. В 1945 году советское командование сосредоточивает в среднем по 300 стволов на один километр фронта! И все-таки беречь технику необходимо…

Итак, Солженицын арестован сотрудниками военной контрразведки. Ее называли СМЕРШ – смерть шпионам. Название, правда, не слишком эстетичное. Но разве эстетична война? И не следует ли все, что с ней связано, выражать строго и сжато, чтобы было ясно: врага, какую бы личину он ни принимал, не ждет ничего хорошего? Александра Исаевича увозят из прифронтовой полосы.

Наталия Алексеевна Решетовская вздыхает по поводу того, что Саня впервые едет не с востока на запад, а с запада на восток. Ее и Солженицына ожидают сложные времена.

И здесь история вновь делает зигзаг.

Наталия Алексеевна пишет так:

«9 февраля старший сержант Соломин пришел к своему командиру [то есть Солженицыну] с отрезом голубого плюша…»

«– Я сказал ему, – вспоминал много лет спустя Соломин, – у меня никого нет. Давайте пошлем его Наташе, на блузку…

В этот момент в комнату вошли двое. Один сказал:

– Солженицын Александр Исаевич? Вы нам нужны.

Они вышли.

Какая-то сила толкнула меня выйти сразу за ними. Он уже сидел в черной „эмке“. Посмотрел на меня – или мне показалось – таким долгим взглядом…

Они его увезли. И больше я его не видел. Почти двадцать лет…

Сам не знаю почему, я побежал к его машине. Там стояла немецкая коробка из-под патронов. Я ее открыл. Книги… Под ними были какие-то немецкие. На обложке одной из них – вижу – портрет Гитлера.

Можно ли себе такое представить? Конечно, для него это был всего лишь особый трофей, но законы военного времени…

Я взял коробку к себе, а потом сжег ее. Оставил только твои письма. Я их тебе позднее привез. Помнишь?..

Приблизительно через час те двое приехали снова. Они потребовали вещи Солженицына. Я отдал им чемодан и шинель.

– Больше у него ничего нет? – спросили они.

– Нет»…

Супруга Солженицына по-другому описывает эту сцену.

«Когда приезжали за вещами Солженицына, сам он уже находился в камере, еще не в силах поверить, что все происшедшее в кабинете командира бригады генерала Травкина – явь.

Генерал попросил у капитана (то есть у Солженицына) револьвер. Солженицын торопливо, с готовностью расстегнул кобуру и положил его на стол. Но генерал не стал проверять, в порядке ли личное оружие командира батареи.

То, что произошло следом, было невероятно! Жесткий голос выкрикнул:

– Вы арестованы!

– Этого не может быть! – крикнул Солженицын. – За что?..

– Вы арестованы!

– Погодите! – Травкин остановил контрразведчиков властным жестом, и, глядя на своего бывшего подчиненного, комбриг сказал просто, словно ничего необычного не случилось:

– Солженицын, у вас есть брат на Первом Украинском?..

Большего он сказать не мог. Но и этого было достаточно. Брат – это Виткевич… Неужели из-за этого? Их переписка… Или „Резолюция“? Но ведь о ней никто не знает… Его ведут к дверям.

– Остановитесь! – доносится голос генерала. – Солженицын, желаю вам… счастья.

– В машину! По-еха-ли!..

Уже не с Востока на Запад, а с Запада на Восток…

Навстречу поезду мчались платформы с танками и пушками. Поток людей, оружия, продовольствия, снарядов неудержимо устремлялся туда, к последним рубежам войны, штурмовать которые будут без капитана артиллерии, два года шедшего со своей армией от сердца России – с Орловщины – до самого „рейха“ и вот так глупо оступившегося…»

Если сравнить описание солженицынского ареста, как его преподносит сам Александр Исаевич в книге «Архипелаг ГУЛаг», с повествованием Наталии Решетовской, то с первого взгляда становится ясным, что Решетовской эту сцену описали два человека – Илья Соломин и сам Солженицын. Исключено, что Соломин был в штабе Травкина. Можно легко не заметить несущественные противоречия в версиях Солженицына и Решетовской. Солженицын описывает Травкина как полковника, у Решетовской же он фигурирует как генерал. Заключительная часть сцены ареста по существу совпадает. Однако в пасквиле «Архипелаг ГУЛаг» Солженицын не упомянул об одном существенном обстоятельстве: контрразведчики пришли прямо на командный пункт его батареи звуковой разведки. Ведь если за ним приехала черная «эмка», то сразу было ясно, что,