Вера Звездова - Атом солнца Страница 22

Наедине с собой

Для актера счастье, когда много работы», — Безруков часто произносит эту фразу. Словно заклинает судьбу, чтобы та от него не отвернулась. Он ведет жизнь заядлого трудоголика: дай Бог, если в месяц у него выпадет три-четыре дня, свободных от спектаклей, съемок или концертов. Но когда однажды зашел разговор о том, что художнику, как воздух, необходимы тишина и уединение, Сергей обмолвился: «А я всегда наедине с собой».

И стало окончательно ясно, что при всей искренней распахнутости навстречу людям и миру он наделен той душевной застенчивостью, которая не позволяет посторонним чересчур глубоко проникать в его внутренний мир.

Это существенное свойство у него в равной степени как человеческое, так и артистическое, поскольку таит талант, нелегко и не сразу разгадываемый в своих просторах.

На языке вертится банальное: талантливый человек талантлив во всем. Но неновая эта мысль действительно верна, и любые «побочные» пристрастия характеризуют Безрукова как творческую личность ничуть не менее, чем его театральные и киноработы. Иногда, быть может, даже более. В конце концов, в театре он играет то, что ему предлагает режиссер, а в собственной жизни роли выбирает только он сам.

Приют спокойствия

Он до сих пор чуть ли не ежедневно наведывается к родителям в скромную двухкомнатную квартиру, не скрывая, что атмосфера родительского дома по-прежнему дает ему ни с чем несравнимое ощущение крепкого тыла, покоя и уюта.

Это действительно очень симпатичный дом, в котором нет ничего показного, рассчитанного на эффект. Никакого сногсшибательного дизайна или музейного антиквариата. Книги, разнообразная аппаратура, несметное количество мягких игрушек, подаренных поклонницами, и множество значимых для хозяев мелочей: маски с острова Родос, шляпа из Австралии, «кепка Жириновского», настоящий цыганский кнут с хитроумно запрятанным ножом внутри — атрибут из спектакля Театра сатиры «Прощай, конферансье», в котором играет Виталий Безрукое… Куда ни взглянешь, всюду фотографии — сцены из спектаклей, кадры из фильмов, семейные портреты. Акварели на стенах. Зачехленная гитара в углу. Гармошка, бережно упрятанная в футляр. И почему-то очень много часов… Дома Сергей утихает, превращаясь из вулканического творца в гостеприимного хлебосола; разливает чай, готовит бутерброды. Но мучить его расспросами жаль. Да и какой он собеседник после того, как только что прошел все круги ада в «Психе». Роль гида благородно берет на себя Безруков-старший.

— Вот тут у нас есенинский «иконостас».

Виталий Сергеевич демонстрирует книжный шкаф в комнате сына, правая половина которого целиком отдана «экспонатам» о Сергее Есенине: толстые тома, подарочные книжки-малышки златокудрый парик, в котором Безруков-младший играет в спектакле «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?»…

— Здесь собрано все, что когда-либо было издано о Есенине в нашей стране. Книга Хлысталова. Книга Коробова. Роман Паркаева. Книга о Дункан. Дореволюционное издание «Радуницы». Парижское издание есенинских стихов 1924 года. Полное собрание сочинений, выпущенное к 100-летию со дня рождения Сергея Александровича. Кроме того, что мы сами покупали, книги нам дарят. Иногда бывает уже в третьем экземпляре, но иногда — неожиданные издания.

Внимание привлекает необычный ковер на стене. С вытканным есенинским ликом.

— Изделие знаменитой Люберецкой ковровой фабрики, — поясняет Виталий Сергеевич. — Награды, полученные за роль Есенина: и медаль лауреата Госпремии, и медаль от Лужкова — сам Сережа не носит. Он приколол их к этому ковру — видите, поблескивают? — потому что считает, что основная заслуга принадлежит не ему, а Сергею Александровичу. Каждый раз после спектакля «Жизнь моя…» он едет на Тверской бульвар, к памятнику поэта, и кладет к его ногам все зрительские цветы. Я уже знаю, что памятник на Тверском Сергею Безрукову гораздо более по душе, чем тот, что поставлен в Рязани. Что культ Есенина в доме Безруковых издавна (даже фокстерьера — всеобщего семейного любимца — зовут, конечно же, Джим). Что, готовясь к роли обожаемого поэта, Сергей изучил его биографию досконально, с навыками настоящего исследователя. Даже раскопал в каком-то старом журнале песню «антоновцев», услышанную Есениным заграницей и долгие годы бывшую под запретом советской цензуры. Ту самую, которая стала финальной точкой спектакля — «Что-то солнышко не светит»…

Впрочем, столь серьезный подход у Безрукова — к любой роли. Больше того, чем бы он ни был поглощен: музыкой, стихами, путешествиями или любовью — все оказывается причастным к его актерскому творчеству. Все пригождается.

— Я закончил только музыкальную школу и не могу сказать, виртуоз, — говорил он, сыграв «Амадея» в МХАТе. — По фортепиано у меня была всего лишь «четверка». Но, правда, «с плюсом». «Плюс» поставили «за отношение»: я играл Баха по-своему, по-безруковски. Делал какие-то совершенно невозможные паузы, остановки, непредусмотренное крещендо. То есть «баловался» над Бахом. Точно так же мой Моцарт в спектакле «балуется» над маршем Сальери.

Надо ли упоминать, что записи музыки Моцарта в доме Безруковых появились задолго до того, как Сергей поступил в Школу-студию МХАТ?

Он замечательный рассказчик. Очень эмоциональный и с тонким чувством образности. В его повествовании о поездке в Австрию (в 1994 году студенты Табакова проходили стажировку в театре Макса Рейнхарда) оживают старинные улочки Зальцбурга, скрипят рассохшиеся ступени, по которым молодой Моцарт взлетал к себе на третий этаж, и даже слышится веселая песенка Папагено из «Волшебной флейты». Но и в эти минуты под маской увлеченного лицедея угадывается натура отчаянно серьезная и самоуглубленная. Ох, неслучайно отец подарил ему в день 16-летия знаменитое «вольтеровское» кресло — предмет жгучей зависти коллег-артистов!..

«Чтобы было где посидеть, подумать о жизни», — заговорщически улыбается Безруков-старший.

Нет, в ролях Сергей Безрукое никогда не играет себя, даже в самой близкой и любимой, о чем не устает повторять журналистам: «Есенина я чувствую и понимаю, как никого. Но все равно я другой. Я не скандалист. Я не того буйства энергии и темперамента, которые были у него в жизни. Я могу воссоздать это на сцене, сделать реальным и настоящим. Но только на сцене».

Он играет себя, точнее, остается собой, не прячась за чужими характерами, в своих акварелях и песнях.

Без маски