Ирвинг Стоун - Страсти ума, или Жизнь Фрейда Страница 23

В дальнем конце комнаты открылась дверь. Вошел профессор Нотнагель в плотном черном костюме и шелковом жилете с серебряными пуговицами, в черном шелковом галстуке, закрывавшем большую часть его груди. Его волосы были светлого цвета, как кожа лица, глаза спокойны. На правой щеке и на переносице виднелись две большие бородавки. Однако при всей простоте его лицо было приятным, таким, которое нравится окружающим.

– Профессор Нотнагель, меня просили передать вам привет от профессора Мейнерта. С вашего разрешения, я хотел бы вручить вам эту записку.

Нотнагель предложил Зигмунду сесть на кожаный диван.

– Я весьма ценю рекомендации моего коллеги Мейнерта. Что я могу сделать для вас, господин доктор?

– Известно, что вы намереваетесь взять ассистента, господин профессор. Я понимаю, что вы цените научные исследования. Я сам провел некоторые научные изыскания, но в настоящее время не могу их продолжать. По этой причине я обращаюсь к вам в качестве просителя.

– Нет ли у вас копий ваших работ, доктор Фрейд?

Зигмунд вытащил оттиски из кармана пиджака. Нотнагель прочитал названия работ и первые параграфы. Зигмунд продолжал:

– Сначала я изучал зоологию, затем переключился на физиологию и, как отмечает профессор Мейнерт, провел исследования в гистологии. Когда профессор Брюкке сказал мне, что у него нет должности ассистента, и посоветовал мне, бедняге, не держаться за него, я ушел.

Нотнагель внимательно посмотрел на молодого посетителя.

– Не скрою, несколько человек обращались с просьбой предоставить им эту должность. Поэтому я не могу ничего обещать. Я запишу ваше имя на тот случай, если появится какая–либо работа. Поживем – увидим. Я ознакомлюсь с вашими публикациями, если смогу.

У Зигмунда стоял ком в горле.

– Сейчас я работаю в больнице как аспирант. Если вы не можете предоставить мне место ассистента, не мог бы я быть у вас аспирантом?

– Что такое аспирант?

Зигмунд объяснил, что в Городской больнице аспирантом называют молодого человека, имеющего диплом врача и занимающегося профессиональной подготовкой. Нотнагель попросил дополнительных разъяснений, и Зигмунд описал кратко структуру шестнадцати клиник и институтов, подчиненных Венскому университету и используемых главным образом в целях обучения и исследований. Медицинский факультет имеет в своем штате профессоров, оплачиваемых имперским правительством и министерством образования. Двадцать отделений образуют госпиталь, каждое отделение возглавляет примариус, который не может быть связан с клиникой, находится под юрисдикцией властей Нижней Австрии и оплачивается ими. Штатная работа контролируется имперским правительством и полностью независима от отделения. Перехода из одной категории в другую нет. Доктор Нотнагель был удивлен. Зигмунд улыбнулся:

– Городская больница развивалась в течение столетия путем добавления клиник. Логичного плана организации не было. Заботились лишь о том, чтобы были довольны профессора, притом каждый в своей особой области.

– Как все это странно. Доктор Фрейд, я советую вам продолжать работать в научной области. Но прежде всего вам нужно обеспечить себя. Итак, я буду помнить о вас. Поживем – увидим.

– Поживем – увидим, как любит говорить господин профессор Нотнагель, – проворчал Зигмунд, закрывая за собой дверь. – Я намерен и жить и видеть. Однако слегка лучшая перспектива на будущее не повредит мне.

5

Палаты внутренних болезней находились на втором этаже. В каждой хорошо побеленной палате с высокими окнами двадцать коек были расставлены так, чтобы больным доставалось побольше доступных Вене света и солнечного тепла.

В первое утро клинического обхода Нотнагеля с участием аспирантов и студентов Зигмунд пришел раньше восьми часов. Он не был новичком в этих палатах, провел в них тридцать часов, слушая курс, которым руководил профессор Бамбергер. Он поднялся по винтовой лестнице, настолько узкой, что санитарам, переносившим больных в экстренных случаях, приходилось буквально изворачиваться. К кабинету Нотнагеля примыкали небольшие комнаты для пациентов, которые оплачивали свое лечение по тарифу первого класса, и которых Нотнагель набирал по собственному усмотрению. Эти комнаты могли также использоваться ассистентами для частной практики. Однако гонорары ассистентов были ограниченны.

Профессор Нотнагель был уже в кабинете в окружении новых сотрудников.

– Добрый день, профессор Нотнагель.

– Добрый день, доктор Фрейд.

Зигмунд посмотрел с завистью на получавших тридцать шесть долларов в месяц ассистентов, некоторых из них он знал по работе в лаборатории. Когда профессор Нотнагель встал, направляясь в палату, за ним последовало его окружение. Действовала строгая кастовая система. Около профессора, стоявшего у койки пациента, которому нужно было поставить диагноз, могли находиться лишь два старших врача или специально приглашенные коллеги. Во втором ряду стояли ассистенты, в третьем – аспиранты и еще дальше – около десятка студентов из клинической школы, которые в отдалении уже мало что могли видеть.

Палату обслуживали две сестры. Это были полногрудые женщины, приезжавшие обычно в Вену из деревни в возрасте пятнадцати лет; единственное, что они умели делать, – это скоблить. Венская больница была благодаря этому самой чистой в мире. Многие из них приезжали в Вену не только ради работы, но и в поисках мужа. Лишь немногим улыбалось счастье в таких поисках. Девушки проводили в услужении годы, прежде чем их допускали к уходу за больными. Они завязывали волосы узлом, носили блузки с короткими рукавами из шотландки, длинные, почти до пола, юбки и белые фартуки, подвязанные на талии. Их отпускали с работы лишь дважды в месяц после полудня в воскресенье. У них была тяжкая жизнь.

Профессор Нотнагель устремил взгляд на блузки с короткими рукавами и выдворил сестер из палаты.

– В моем отделении ни одна женщина не должна обнажать свое тело, – закричал он. – Помните, длинные рукава до кисти руки!

Зигмунд был потрясен такой вспышкой. Повернувшись к собравшимся, Нотнагель сказал низким суровым голосом:

– Запомните раз и навсегда. Когда осматриваете пациента, мужчину или женщину, обнажайте только ту часть больного, которая обследуется.

Он подошел к первой койке, где лежала восемнадцатилетняя женщина с зеленоватым оттенком кожи. Табличка на кровати гласила, что у нее бледная немочь и анемия. У нее был извращенный вкус: она жадно глотала глину, грифель и другие несъедобные вещи. Полагали, что у нее умственное расстройство, а Нотнагель заверил окружающих, что расстройство желудочное. Он повернулся к сопровождавшим его, стал совершенно иным Нотнагелем. Его лицо пылало, глаза были теплыми и сверкающими.