Николай Павленко - Петр Первый Страница 23

Допросы другой своей сестры тоже вел сам Петр. Царевна Марфа Алексеевна, часто общавшаяся с Софьей, обвинялась в том, что служила посредницей между нею и стрельцами, что именно через нее старшая сестра переправила письмо к стрельцам. Марфа Алексеевна призналась лишь в том, что она сообщила Софье известие о приходе в Москву беглых стрельцов, однако обвинение в передаче письма упорно отрицала.

Еще не было закончено следствие, а уже приступили к казням. Первая партия стрельцов общей численностью в 201 человек подверглась казни 30 сентября. Кортеж из десятков телег, на каждой из которых сидели по два стрельца с зажженными восковыми свечами в руках, медленно двигался из Преображенского в Москву. У Покровских ворот в присутствии Петра, высших сановников и иностранных дипломатов стрельцам зачитали царский приговор о предании «воров и изменников и крестопреступников и бунтовщиков» смертной казни. Осужденных развезли по разным районам столицы, все они были повешены.

Следующая массовая казнь состоялась 11 октября. На этот раз стрельцов вешали не только на специально сооруженных виселицах, но и на бревнах, вставленных в бойницы Белого города. Вся группа казненных, а их насчитывалось 144 человека, не подвергалась розыску. Стрельцов казнили за то, что они служили в одном из четырех полков, участвовавших в мятеже.

В общей сложности в конце сентября и в октябре месяцах казням подверглось 799 стрельцов. Более половины из них казнили без предварительных допросов. Сохранена была жизнь только малолетним стрельцам в возрасте от 14 до 20 лет, которых после наказания отправили в ссылку. В казнях принимал участие Петр и его приближенные. Царь выражал недовольство, когда бояре нетвердой рукой, без должной сноровки рубили головы мятежникам.

Столица долгое время находилась под впечатлением массовых казней. Трупы повешенных и колесованных не убирались в течение пяти месяцев. Трое мертвецов мерно раскачивались у окон кельи Сусанны – так назвали царевну Софью после ее пострижения. В руки стрельцов были вложены листы бумаги. Они должны были напоминать монахине о ее письме, адресованном стрельцам.

Некоторые сведения о настроении Петра в разгар стрелецкого розыска и казней мы можем почерпнуть из записок иностранцев. Судя по этим данным, Петр внешне выглядел веселым. Впрочем, за личиной веселой беззаботности скрывалось огромное нервное напряжение, которое иногда прорывалось наружу.

29 сентября, то есть накануне казни первой партии стрельцов, царь присутствовал на крестинах сына датского посланника. «Во все время обряда его царское величество был весьма весел», – заметил очевидец. Но тут он описал эпизод, свидетельствующий о том, сколь незначительным мог быть повод, чтобы вывести Петра из состояния равновесия и вызвать разрядку напряженности. «Заметив, что фаворит его Алексашка (то есть Меншиков) танцует при сабле, он научил его обычаю снимать саблю пощечиной; силу удара достаточно показала кровь, обильно пролившаяся из носа».

Вечер после казней 30 сентября Петр провел на роскошном пиру у Лефорта, где «оказывал себя вполне удовлетворенным и ко всем присутствующим весьма милостивым». В канун второй казни стрельцов, в воскресный день 9 октября, царь находился в гостях у полковника Чамберса, командира Преображенского полка. Ужин и на этот раз прошел без происшествий. Но вот во время пира у цесарского посла, состоявшегося за день до казни последней партии стрельцов, нервы Петра не выдержали, причем это нашло иное выражение, чем на приеме у датского посла: «У царя похолодел живот и начались схватки в желудке: внезапная дрожь, пробежавшая по всем его членам, внушила опасение, не кроется ли тут какого злого умысла». Присутствовавший здесь врач предложил в качестве лекарства употребить токайское вино, и оно избавило царя от приступа. В дальнейшем «с лица его царского величества не сходило самое веселое выражение, что являлось признаком его внутреннего удовольствия».

В истории со стрельцами Петр предстает перед нами неистово жестоким. Но таков был век. Новое пробивало себе дорогу так же свирепо и беспощадно, как цеплялось за жизнь отжившее старое. Стрельцы олицетворяли косную старину, тянули страну назад и поэтому были обречены.

После стрелецкого розыска Петр 23 октября отправляется в Воронеж. Царя туда влекли верфи, где в его двухлетнее отсутствие под руководством Федора Матвеевича Апраксина, переведенного из Архангельска в Воронеж, велись работы по сооружению военно-морских кораблей. Корабельному мастеру, каким считал себя царь, не терпелось посмотреть, как идут работы, что за это время сделано, как организовано оснащение и вооружение кораблей.

Взору царя, прибывшего в Воронеж 31 октября, представилась радостная картина. Тихий городок превратился в оживленный центр кораблестроения, где повсюду кипела работа и русская речь перемежалась речью разноплеменных мастеров, прибывших из-за границы.

Своими впечатлениями царь поспешил поделиться с Виниусом: «Мы, слава богу зело во изрядном состоянии нашли флот и магазины обрели». Спустя месяц Петр порадовал Виниуса еще одной новостью. «Мы здесь, – писал он, – зачали корабль, которой может носить 60 пушек от 12 до 6 фунтов». Петр лично руководил постройкой корабля и работал сам с инструментами в руках.

Первое впечатление оказалось, однако, обманчивым. Вскоре обнаружились теневые стороны в организации строительных работ. Согнанные в Воронеж крестьяне и мастеровые оказались в очень тяжелом положении: без крова в зимнюю стужу и осеннюю слякоть, со скудными запасами сухарей в котомках, они месяцами валили лес, пилили доски, расчищали дороги, углубляли фарватер реки, строили корабли. Треть, а то и половина людей, приверстанных к кораблестроению, не выносила столь тяжелых условий работы и спасалась бегством. Весть о тяжкой доле на верфях проникала в уезды, где шла мобилизация работников, и население, чтобы избежать этой повинности, укрывалось в лесах. Намеченные сроки спуска кораблей не выполнялись.

Обнаружились и технические трудности организации кораблестроения в таком масштабе. К делу приступили в спешке, не имея детально разработанного плана постройки судов и снабжения их необходимым снаряжением. На верфях ощущался недостаток опытных мастеров. «Истинно никого мне нет здесь помощника», – жаловался царь в одном из писем в декабре 1698 года. Корабли строились из непросушенного леса, зачастую вместо железных гвоздей употреблялись деревянные. Поэтому качество большинства построенных судов оказалось невысоким. Сам Петр, возглавлявший одну из экспертных комиссий по приемке кораблей, отметил в акте, что «сии корабли есть через меру высоки в палубах и бортах», следовательно, недостаточно устойчивы на воде. Другая комиссия, состоявшая из иностранцев, тоже обнаружила «неискусство» мастеров, руководивших сооружением кораблей, в результате чего «сии кумпанские корабли есть зело странною пропорциею ради своей долгости и против оной безмерной узости, которой пропорции ни в Англии, ниже в Голландии мы не видали». Главный же недостаток кораблей состоял в том, что они были сделаны «не зело доброю, паче же зело худою крепостью».