Александр Панцов - Дэн Сяопин Страница 23

Платили ему немного, но мусульманский квартал Сиани в двух шагах от училища таил в себе такие кулинарные соблазны, что Дэн с товарищами не мог не заглядывать в тамошние ресторанчики. Этот район всегда славился своей кухней, воздух его центральной улицы Бэйюаньмэнь, а также соседних переулков и улочек наполняли пряные ароматы. Особенно вкусным казалось острое блюдо «нюжоу паомо» — густой суп из говядины с рисовой лапшой. Оно так нравилось Дэну, что он нередко подбивал своего начальника Ши Кэсюаня сводить его и других партийцев пообедать за счет училища. Казнокрадством они это не считали и, наевшись досыта, чувствовали себя счастливыми163.

В многолюдной столице провинции Шэньси, насчитывавшей около восьмисот тысяч жителей, вообще можно было хорошо провести время. Сиань, или правильнее Сианьфу (Город западного спокойствия — так этот мегаполис в 1369 году назвал Чжу Юаньчжан[21]), являлся одним из крупнейших торговых и культурных центров страны. Здесь издавна проходила граница между собственно Китаем и дикой степью. На многочисленные городские рынки свозились товары традиционного китайского производства: шелковые и хлопчатобумажные ткани, фарфор, чай, рис, лаковые изделия и нефритовые украшения, которые обменивались на предметы кочевого скотоводства степных народов. Окруженный с четырех сторон мощной крепостной стеной, этот город всегда играл важную роль в делах Поднебесной, в нем, «как в миниатюре, можно было проследить всю историю Китая»164. Одиннадцать столетий город являлся столицей империи, тринадцать династий правили в нем. Менялись его названия, но он продолжал расцветать. Его шумные улицы неизменно поражали обилием богатых торговых лавок, а древние пагоды и дворцы — роскошью и великолепием. Путешественник, посетивший Сиань в начале прошлого века, вспоминал: «Магазины, банки и рынки тянулись вдоль улиц… Телеги, паланкины вельмож и всадники прокладывали дорогу сквозь движущиеся толпы народа. Жизнь била ключом повсеместно»165. Такой же шумной и деловой увидел столицу Шэньси и современник Дэна в 1920-е годы: «Это невероятно огромный город… который можно сравнить только с Пекином… Как по своим размерам, так и по политическому, коммерческому и военному значению это… метрополис великого аграрного северо-запада [Китая]»166.

Но у Дэна не было времени, чтобы осматривать достопримечательности Сиани. Он и в мусульманский-то квартал наведывался раз в неделю. Ситуация в стране в целом, как и в городе в частности, менялась с невероятной быстротой. 12 апреля 1927 года из Шанхая, взятого за 20 дней до того армией Гоминьдана, пришли страшные вести: главнокомандующий НРА Чан Кайши, заручившись поддержкой империалистов, крупных шанхайских бизнесменов и главарей городской мафиозной группировки «Цинбан» («Зеленый клан»), развязал в нем и других городах Восточного Китая белый кровавый террор, направленный против коммунистов.

Сделал он это не потому, конечно, что решил в одночасье «продаться» врагам революции, как о том стали говорить коммунисты, а в силу все тех же причин, которые вынудили его восстать против советских военных советников и Компартии Китая за год до того в Кантоне. Дело в том, что в конце 1926 года в связи с Северным походом и сопутствовавшим ему массовым движением безземельных крестьян, пауперов и люмпенов против любых мало-мальски зажиточных сельских жителей в занятых НРА районах Сталин дал китайской компартии указание отказаться от политики отступления в Гоминьдане, которой, как мы помним, КПК следовала по его же приказу со времени мартовского (1926 года) переворота Чана. В самом же начале весны 1927 года из Москвы в ЦИК Коммунистической партии Китая ушла директива Политбюро ЦК ВКП(б), обязывавшая коммунистов «держать курс на вооружение рабочих и крестьян, превращение крестьянских комитетов на местах в фактические органы власти с вооруженной самообороной»167.

После этого той же весной 1927-го движение безземельных крестьян, пауперов и люмпенов против сельских «мироедов», в котором коммунисты стали играть активную роль, достигло, по позднему признанию одного из вождей китайской компартии Чжан Готао, «стадии сумасшествия»168. Крайне экстремистски начали вести себя и члены вооруженных рабочих пикетов компартии в ряде городов, в том числе в Шанхае. Заправлявшие в них босяки и коммунисты стали нападать даже на зажиточных родственников влиятельных гоминьдановцев и вождей компартии!

Вот поэтому-то Чан Кайши в конце концов и разорвал единый фронт. Через три дня его примеру последовали гоминьдановские генералы в Кантоне, после чего Чан провозгласил образование в Нанкине нового Национального правительства. В результате на занятой войсками НРА территории возникли два враждебных центра: антикоммунистический нанкинский во главе с Чан Кайши и левогоминьдановский уханьский во главе с Ван Цзинвэем, вернувшимся из Европы в Ухань за два дня до переворота Чана.

В этих условиях от того, за кем пойдет маршал Фэн, зависело многое. Юй Южэнь, Лю Боцзянь, Ши Кэсюань, Дэн Сяопин и другие левые гоминьдановцы и коммунисты тут же развернули античанкайшистскую пропагандистскую кампанию в его войсках. Митинги следовали один за другим, и наконец 5 мая в Сиани перед резиденцией Фэн Юйсяна, названной Юй Южэнем за несколько месяцев до того Красной крепостью169, прошла грандиозная пятнадцатитысячная манифестация, в которой приняли участие уже не только военнослужащие, но и представители всех слоев городского населения. Чан Кайши громко поносили последними словами, клеймили позором и, разумеется, обвиняли в «предательстве»170.

Казалось, все это подействовало на Фэн Юйсяна. В мае он, переименовав свои вооруженные силы во 2-ю армейскую группировку НРА, выступил в Хэнань — в Восточный поход на соединение с армией левого Гоминьдана. 26 мая он взял Лоян, 31-го — Чжэнчжоу, а 1 июня — Кайфэн, после чего его войска встретились с 1-й армейской группировкой левого гоминьдановского генерала Тан Шэнчжи. 10 июня в город Чжэнчжоу на встречу с ним прибыли уханьские вожди во главе с Ван Цзинвэем. В ходе переговоров Фэн покорил их своими античанкайшистскими настроениями. Генерала Чана он открыто называл не иначе как «бесчеловечным существом с волчьим сердцем и собачьими легкими»171 и, похоже, готов был драться с ним не на жизнь, а на смерть.

Вместе с тем выяснилось, что за последнее время у Фэн Юйсяна накопились претензии и к компартии. Этим он тоже поделился с лидерами Ухани, правда, в приватном порядке. Недовольство маршала объяснялось просто: коммунисты в его войсках также вели себя слишком активно — настолько, что стороннему наблюдателю могло показаться, будто не маршал Фэн командует армией, а члены компартии. И дело тут, конечно, не в том, что коммунист-начальник Сианьского военного училища вместе с Дэном и его сослуживцами транжирил казенные деньги в местных ресторанчиках. Как и в Хунани, Цзянси и Хубэе, занятых другими частями НРА, в провинциях, формально находившихся под контролем Фэна, массовые выступления бедноты, направлявшиеся коммунистами, переходили всякие границы. Агрессивные крестьянские союзы, рабочие, женские и молодежные организации повсюду творили беспредел. Всех, кого их главари считали «богачами», арестовывали, выставляли на посмешище, заставляли платить штрафы, над ними всячески издевались, водили по деревням в дурацких колпаках, а то и просто безжалостно убивали. И все это под лозунгами «всеобщего равенства». Маршал Фэн, любивший порядок, терпеть такое не мог.