Габриэль Готье - Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори Страница 23

Если гость заночует здесь, он не встретит в ночных коридорах дома смутные черные тени, движения которых заставляют дрожать пламя свечи, шепот которых будет слышаться гостю в шуме ветра за окном. В доме, где всегда было счастье, никто не почувствует тяжелого взгляда в спину в пустой комнате. Никто, посмотрев ночью на луну, которая сияет за окном, не различит, пониже диска луны, чье-то бледное лицо. Холодные пальцы страха не коснутся руки того, кто в поисках упавшего на пол кольца позволит себе непростительно глубоко шарить под кроватью. Счастливые дома никогда не забирают одиноких путников, не присоединяют их к полчищу теней, которые они держат запертыми в своих стенах.

В редком доме все бывает именно так. Даже если люди жили в нем счастливо, я знаю очень немногих людей, которые счастливо умирали. Есть дома, в которых невозможно провести и дня. Мне встречались такие. Поэтому всякий раз, когда я оказываюсь в новом доме, я прислушиваюсь к нему, пытаюсь ощутить его отношение ко мне. Пытаюсь почувствовать, чем он полон и как он способен встретить гостя, как способен принять нового хозяина.

Обычно дома не выказывают ровным счетом никакого отношения к тем, кто приходит в них не один. Слуги на это никакого воздействия не оказывают. Есть они, или нет, домам нет до этого никакого дела. Когда я и Ференц заняли нашу спальню, наша жизненная сила полностью заглушала голос дома. Я смутно ощущала, что замок принял меня и Ференца — такой восторг вызывали во мне его мощные стены, такими обещаниями откровений я наполняла его в своих мечтах. Но то, что он принял нас, еще не значило, что он примет меня, когда Ференц отправится по своим военным делам. Мне очень хотелось бы, чтобы этот замок принял меня. Иначе все мои предчувствия, все мои надежды, связанные с ним, напрасны, и мне придется ждать новых знаков судьбы.

Когда Ференц уехал, я осталась одна в замке, я готовилась провести здесь свою первую ночь в одиночестве. Я жаждала узнать, как замок встретит меня. Мои мечты, мои видения, которые звали меня в неведомую даль, не имели отношения к Ференцу. Я не знала, но чувствовала, что его нет в том месте, где я побывала уже дважды. Я люблю его, он любит меня, но у нашей любви есть пределы, а вот у того мира, у той жизни, которую обещает мне пророчество, нет границ. Я знаю, что смогу принести Ференцу достаточно счастья для того, чтобы он, когда придет его час, ушел бы в иной мир счастливым. Большего для него я не жду. Именно поэтому мне очень важно было узнать отношение дома не к нам с Ференцем, а ко мне одной.

Когда я легла в пустую постель, когда в доме затихли звуки расходящихся по своим каморкам слуг, я, обострив, насколько это возможно, слух, ловила каждое движение воздуха, ожидая услышать голос дома. Было так тихо, что если бы в воздухе пролетела муха, это отозвалось бы во мне как грохот, с которым раскалываются небеса в грозу.

Я услышала шорох. Источник шороха находился где-то около двери. Я помнила о том, как некоторые дома издеваются над людьми, но верила в то, что мой замок меня не предаст. Поэтому я встала с постели, взяла в руки свечу, которая теплилась у кровати, и медленно, стараясь ступать совершенно бесшумно, пересекла комнату в направлении двери. Я остановилась у двери и снова прислушалась. Шорох повторился. Теперь он напоминал мне царапанье чьих-то тонких когтей по металлической обивке двери. Я отворила дверь и вгляделась в темноту. Вдруг из тьмы в круг, который очерчивал неверный свет моей свечи, вступил черный кот. Мне казалось, что он улыбается. Кот подошел ко мне и потерся о ногу с таким видом, будто всегда знал меня. Раньше я не видела здесь котов, поэтому решила, что это именно тот знак, которого я жду. «Дом, определенно, принимает меня», — подумала я.

Кот отошел, на границу света и тени, и, обернувшись, призывно посмотрел на меня. Я поняла его знак и последовала за ним. В замке, куда бы я ни взглянула, была кромешная тьма. Единственный свет, который присутствовал в нем, был светом моей свечи. Кот вел меня по одному ему известной дороге. Когда я на следующий день при свете солнца, попыталась найти то место, куда он привел меня, сделать этого я не смогла. Иногда я думаю, что кот, закружив меня по коридорам замка, по его подвалам и переходам, вывел меня в какое-то место, в которое не попадешь, не обладая особым проводником.

Кот привел меня в маленькую комнату без окон. Свет свечи слабо отражался от ее каменных стен. В центре комнаты стоял простой стол, на котором лежала стопка скрепленных друг с другом листов бумаги прекрасной выделки. Я, ни о чем не задумываясь, взяла эти листы со стола и попыталась их рассмотреть. Должно быть, здесь нельзя было долго находиться. Кот, который, приведя меня сюда, спокойно уселся у двери, теперь забеспокоился.

Когда мой маленький проводник довел меня снова до спальни, я рухнула на кровать в неимоверной усталости и тут же уснула. Я смогла рассмотреть то, что нашла на ночной прогулке, лишь утром. Я не велела служанкам, которые помогают мне одеваться по утрам, входить в спальню, поднесла найденные бумаги к свету, который пробивался из окна, и впилась в них взглядом. Листы были скреплены каким-то неизвестным мне способом. Одно это вселяло во мне надежду на то, что они содержат то, что я ищу. На первом из листов было написано мое имя. Я перевернула страницу. На следующей была удивительного мастерства гравюра, на которой искусный художник изобразил цепи, свисающие с невидимого на картине потолка, к которым была за руки привязана обнаженная девушка. Израненное тело девушки, как мне казалось, еще трепетало в предсмертной агонии. Под ногами у нее был разведен небольшой, но жаркий костер. Об этом можно было судить по ее обуглившимся ступням. Еще одна страница была покрыта ровными рядами крестообразных значков. Каждый из них представлял собой две пересекающиеся линии, края которых были прихотливо украшены. В книге было много похожих страниц с крестами, которые перемежались страницами с изображением пыток.

Я сразу вспомнила, что видела похожие значки на свитке, на котором записана история моего рода. Перед именами на этом свитке записывали даты. Одну — для все еще живущих, и две — для тех, кто уже умер. Крест стоял рядом с датой смерти.

Когда я дошла до последнего листа, я увидела столь же искусное изображение, какими были наполнены все страницы. Там сплелись, пожимая друг друга, две руки. Одна из них — мужская. Вторая — женская. Когда я пристально рассмотрела вторую, я поняла, что предчувствия, с которыми я ехала в этот замок, меня не обманули. Я узнала в той руке изображение моей собственной руки. Той самой, которая принадлежала мне в лесном видении.