Елена Прудникова - Самый человечный человек. Правда об Иосифе Сталине Страница 23

– Осип, это ты? – испуганно спросил хозяин.

– Конечно, я. Не лешак же!

После этой рыбалки Иосиф проспал восемнадцать часов. Но потом проявились неожиданные результаты. Холод и напряжение всех сил оказались целительными – прекратился туберкулезный процесс в легких. Из Сибири он вернулся здоровым.

К сожалению, гораздо меньше повезло его другу, самому близкому человеку в туруханской ссылке, Сурену Спандаряну. Вот уж кто никогда не жаловался на «тяжелый характер» Кобы! Как-то раз Сурен и Вера Швейцер поехали к Иосифу в гости по замерзшему Енисею – двести верст в Сибири не расстояние!

«Это были дни, слитые с ночами в одну бесконечную полярную ночь, пронизанную жестокими морозами, – вспоминала позднее Швейцер. – Мы мчались на собаках по Енисею без остановки. Мчались под нескончаемый вой волков.

Вот и Курейка… У нас с Иосифом была радостная, теплая встреча. Нашему неожиданному приезду Иосиф был необычайно рад. Он проявил большую заботу о нас. Мы зашли в дом. Небольшая квадратная комната, в одном углу – деревянный топчан, аккуратно покрытый тонким одеялом, напротив рыболовные и охотничьи снасти – сети, оселки, крючки. Все это изготовил сам Сталин. Недалеко от окна продолговатый стол, заваленный книгами, над столом висит керосиновая лампа. Посреди комнаты небольшая печка – «буржуйка», с железной трубой, выходящей в сени. В комнате тепло, заботливый хозяин заготовил на зиму много дров. Мы не успели снять с себя теплую полярную одежду, как Иосиф куда-то исчез. Прошло несколько минут, и он снова появился. Иосиф шел от реки и на плечах нес огромного осетра. Сурен поспешил ему навстречу, и они внесли в дом трехпудовую живую рыбу.

– В моей проруби маленькая рыба не ловится, – шутил Сталин, любуясь красавцем-осетром.

Оказывается, этот опытный «рыболов» всегда держал в Енисее свой «самолов» (веревка с большим крючком для ловли рыбы). Осетр еле помещался на столе. Сурен и я держали его, а Иосиф ловко потрошил огромную рыбу».

Время от времени и сам Иосиф приезжал в Монастырское, в гости или за почтой, и всегда навещал друзей. Однако Спандарян был болен – тем же туберкулезом, что и Иосиф, но с иными последствиями. В суровом сибирском климате его болезнь прогрессировала, к марту 1916 года стало совсем плохо. Он попросил о переводе в другое место, лучшее по климату. В мае состоялось медицинское обследование, врачи нашли у Спандаряна запущенную форму туберкулеза. В августе он был освобожден от вечного поселения с разрешением проживать везде, кроме столиц и крупных городов. Но освобождение пришло слишком поздно – 11 сентября Сурен Спандарян умер в Красноярске.

Иосиф ничего не знал о судьбе друга. Летом 1916 года он не появлялся в Монастырском. А когда приехал, Сурена там уже не было. Он писал кому только мог, разыскивая друзей. Письмо с извещением о смерти Сурена пришло в Монастырское, когда Иосиф уже уехал из Туруханского края.

…А на Большой земле шла война. В октябре 1916 года вышло распоряжение правительства о призыве административно-ссыльных на военную службу, что было вообще-то большой глупостью, ибо революционеры только и мечтали о возможности работать в действующей армии. Иосиф также был включен в список призывников и в середине декабря отправился в Красноярск. На войну его, правда, не взяли, что нетрудно было предсказать, поскольку левая рука у него действовала все хуже и хуже. Но отправлять обратно тоже был не резон – доберется как раз к окончанию срока ссылки, до которого оставалось четыре месяца. Ему разрешили дожить остаток срока в Ачинске, куда он приехал в двадцатых числах февраля 1917 года.

…Жизнь в Туруханском крае текла так же, как и сто, и двести лет назад, в ней ничто не менялось. А за пределами огромной заснеженной тайги крутились колеса истории, поворачивая мир. Шла мировая война, небывалая по масштабу кровопролития, на полях сражений люди гибли миллионами. Трещали троны, шатались империи. В России зрел колоссальный антимонархический заговор. 2 марта Николай II отрекся от престола. В тот же день вышло распоряжение об освобождении ссыльных депутатов Государственной Думы, с ними отправился из Сибири и Иосиф. 12 марта они уже были в Петрограде. Начиналась какая-то другая, совсем новая жизнь, жизнь уже совершенно за гранью реальности. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» – будут петь позднее. Быль закончилась, и начиналась сказка – та, в которой сын сапожника становится царем и владыкой полумира.

Интермедия На гребне волны

…Они ехали сквозь взбаламученную Россию, как опоздавшие гости спешат на праздник, который начался без них. Вместе с прочими пассажирами выхватывали из рук мальчишек-газетчиков наспех отпечатанные листки, жадно впиваясь глазами в мелкие черные строчки, читали вслух, тут же обсуждали, и тут же вспыхивали стихийные митинги, на которых ораторы на все лады перепевали вариации на одну и ту же тему: «Свобода! Революция!» Иосифа тоже захватило это всеобщее возбуждение, но он не произносил речей, четырехлетнее одиночество отучило от разговоров, и он лишь смотрел и смотрел по сторонам радостно блестящими глазами, чтобы не упустить ни одного мгновения, все увидеть и все запомнить. Это был его день, его праздник!

На станциях людно, весело, все сословия смешались в одну толпу, только жандармы куда-то делись… За свои без малого сорок лет жизни он много повидал и теперь понимал всех, кого видел перед собой. Смешны были гимназисты и прочая интеллигентская молодежь, повторявшая без толку и понимания громкие слова газетных передовиц. Фабричные – нервные, взвинченные, с впалой грудью и землистыми лицами – почти поголовно были навеселе по случаю праздника, и в толпе то и дело вспыхивали пьяные драки. А в сторонке молча стояли мужики, и на их сосредоточенных лицах читалось: «Свобода-то свобода, а налоги? А земля?» Эти свой интерес знают, и если кто думает, что они будут голосовать за красивые слова… В глазах женщин он читал безмолвное: «А война?» Иосиф понимал их всех и на ходу формулировал требования: крестьянам – землю, рабочим – достойную зарплату и охрану труда и всем – мир и демократическую республику. На душе было и радостно, и тревожно: что-то будет дальше? Он достаточно пожил на земле, чтобы научиться понимать: ничто и никогда не происходит так, как задумано.

Он мало участвовал в разговорах, больше склонялся над кипами газет: опаздывали они с возвращением из ссылки, ох как опаздывали! По крайней мере, надо читать, надо думать, чтобы быть готовыми, чтобы не потерять ни одного дня. И сами собой складывались слова: «Для того, чтобы разбить старую власть, достаточно было временного союза восставших рабочих и солдат. Но для того, чтобы сохранить добытые права и развернуть дальше революцию, – для этого одного лишь временного союза рабочих и солдат отнюдь не достаточно. Для этого необходимо союз этот сделать сознательным и прочным, длительным и устойчивым. Органами этого союза и являются Советы рабочих и солдатских депутатов…» [5] Так ли писать? И тут же опыт подсказывал вопрос: а под чьим влиянием будут эти Советы? Удастся ли договориться с меньшевиками? Ой ли… А тут еще эсеры – сила, а за ними мужики. Чью сторону примут они? Что в столице? Как там товарищи? В газетах ничего о партии большевиков не писали…