Григорий Коновалов - Вчера Страница 23

Драка вот-вот начнется.

- Эх, Ваня, Ваня. Мало ли он перенес? А ты опять его в переплет суешь. Разве он человек в своп годы-то?

Ягненок глупенький.

- Ничего, при мне он быстро волком станет, - твердо сказал отец. - Если зайца бить по зубам, у него волчьи зубы отрастут.

Я вышел из кустов, улыбаясь от счастья.

- Мамка, хочешь, я ночью в баню сбегаю, принесу листья от веника, а? Могу один кромешной тьмой на гумно сходить.

Отец обнял меня и мать, прижал к себе.

- А ты, Анисья, толковала, что Андрюшка маленький. Нынче они, дети-то, оторви да выбрось. И разум у них пояснее, чем у иного дядьки. Тележным скрипом их не застращаешь. Ухачи!

Теперь в нашем доме редко закрывались двери: приходили связные с донесениями от командиров отрядов соседних сел. Касьян, рабочий из депо и отец выслушивали их, давали указания, и связные отправлялись в свои села.

одни пешком, другие на конях. Я догадывался, что две волости готовятся к восстанию и ждут сигнала.

Осенними ночами, когда выл степной ветер, хлеща по окнам холодным мрачновато-ртутного блеска дождем, при свете сальной плошки заседал штаб в нашей избе.

Я смотрел с полатей на красный огонек, поклявшись не спать до утра, но глаза слипались, голова никла к подушке. Временами я стряхивал дрему, видел все тот же огонек в плошке, лица Касьяна и отца, слышал тихий разговор.

- Они тоже готовятся к схватке. И выходит: кто кого? - сказал Касьян. И в Петрограде так и по всей России так: мы готовимся, и они готовятся.

- Гром не за горами, - сказал отец. - Первыми начать - прямой расчет.

Второй раз я проснулся от той невыразимой тревоги, которая охватывает человека, когда поблизости оказываются чужие. Я вскочил, ударившись головой о потолок.

Среди горницы стоял чужой, со связанными назади руками. Теперь на столе горели три плошки, и их колеблющийся свет обливал синий сюртук с двумя рядами пуговиц, смуглое молодое лицо чужого. Он был без фуражки, и я хорошо разглядел продолговатую, с редкими белесыми волосами голову.

Матрос Терехов, в брезентовом плаще, неторопливо курил, пуская дым из ноздрей на свои светлые усы.

- Целый день мок я под дождем в лесочке около усадьбы, ждал, когда выйдет хоть захудалый господин, - рассказывал Терехов, - к вечеру эта шаланда тянет с ружьишком в мою рощу. Увидал ворон - пук-пук!

Тут я сзади калмыцкую смерть устроил ему: сжал под челюстями, он и рухнул под ноги. Заткнул рот, связал руки и айда в лощинку. Там коняга пасся мой. Ну вот и все.

- да, это все, - сказал чужой, - больше вам ничего от меня не узнать. Хамъе!

- Эх, а еще образованный господин, как тебя? Студент или гимназист? сказал Касьян.

- Да это сынок помещика Чернышева Петра Ивановича, - сказал отец. Садись, Виктор Петрович, не бойся. Зла мы тебе не желаем. - Тут голос отца зазвучал низко, горячо. - Как Шахобалов и ваш папаша, делать не будем: не вырежем тебе язык, не сдавим железным обручем голову. Скажи нам: как ты попал к Шахобалову?

- С ворами я не разговариваю.

Отец постучал черным ногтем по столу, пошептался с Касьяном.

- Что ж, твоя воля, Виктор Петрович. Хочешь умереть, помирай. Терехов, выведи его за...

- Скажу! - Чужой плакал, и слезы кропили его грудь. - Развяжите руки.

Он долго растирал тонкими пальцами свои узкие запястья, давясь слезами.

- Зачем вам моя жизнь? Отпустите, даю вам честное слово купца, я вам завтра же вышлю большой выкуп.

Отец любит, и за меня отдаст все! Вы понимаете, я один сын у него.

- Встань! - вдруг приглушенно, властно приказал отец. - Отвечай, а ты, Касьян, записывай. За вранье - пуля в лоб.

И студент рассказал: съехались в степное имение помещика Шахобалова почти со всего уезда, карательный отряд удвоился.

- Ждут они нас? - спросил Касьян.

- Большевиков, что ли? Нет, вас никто не боится.

Шахобалов так и сказал: "Льют дожди, никто не придет сюда. Большевиков вместе с Лениным - горстка, а за нас семь казачьих войск. Установится погода, проедем еще разок по деревням, отпорем каждого пятого, присмиреют".

- Это хорошо, что нас не ждут, - сказал отец, - значит, свалимся как снег на голову.

Студента отвели в острог - бывшую пивную лавку, в которой третьи сутки сидел синегубый Боженов, захваченный конным разъездом в степи.

Из-за реки вступил в село отряд конных и пеших повстанцев соседних деревень. С горы спустился другой отряд. Теперь в каждом доме набилось столько народу, что повернуться трудно. С полудня под проливным дождем войска повстанцев потянулись на восток вдоль реки, к имению Шахобалова. По размокшей дороге мимо окон нашего дома ехали верхом, на телегах, в зипунах, плащах, кто с ружьем, кто с самодельной пикой. Ехали молодые и старые, бородатые, поющие под гармошку и угрюмые. На одной из подвод, запряженных парой гнедых, с подвязанными хвостами коней, сидел толстый волостной фельдшер, на рукаве поверх его плаща мокла белая с красным крестом повязка.

Я давно уже обулся в сапоги с шерстяными носками и солдатскими портянками, надел ватник, шею мне повязала мать дедушкиным козьего пуха шарфом.

Не терпелось скорее поехать. Сколько раз забегал я под сарай: там тройка косматых лошадей, впряженная в тарантас, жевала овес. Васька Догони Ветер, подпоясанный пулеметной лентой поверх касторовой поддевки, покуривал на козлах. В кошевке тарантаса, развалившись, лениво переговаривались пулеметчики.

; Подошел отец в шинели и военной фуражке.

; - Кончай кормежку! Ташлинской дорогой поедете к имению. Двадцать всадников будут прикрывать вас, - сказал отец. - Связь со мной через вестовых.

Ехали сбочь дороги по ковыльному столбняку. Я сидел в кошевке тарантаса между пулеметчиками. Впереди, с боков и сзади ехали кавалеристы. От лошадей валил пар, чмокала грязь под рыжими, белыми, гнедыми ногами. Слышалось фырканье, звяк стремян. Гору, с которой когда-то налетел на меня табун лошадей, проехали сумерками. За увалами замигали сквозь голые сучья огни шахобаловского имения. Мы остановились.

Подъехал кто-то огромный, чуть не до облаков. Я поморгал, стряхивая с ресниц наморосившую влагу, и великан оказался обыкновенным конником. Он слез с лошади, поставил ногу на крыло тарантаса и, пряча цигарку в рукаве, затянулся. И я увидел усы и нос моего отца.

С другой стороны тарантаса подошел Касьян.

- Вам ставится задача одна: не выпустить карателей, - тихо говорил отец. - Сейчас закончено окружение хутора. Терехов со своим отрядом закидает гранатами и подожжет контору и пекарню: там спят каратели. Лошадей их выгоним в степь. Без лошади кавалерист не вояка.

Садчиков займет мост на всякий случай, если кому удастся убежать.

Отец и пулеметчики скрылись, таща за собой пулемет.