Вадим Каплин - Государева дорога Страница 23

Деньги и в самом деле возвратили. Пролетали год за годом. Все чаще и чаще шли проверки. Проверяли происхождение родителей. На семейном совете решили: с работой в школе маме надо повременить. Завели корову Зорьку. Большую, светло-бурую, с рогами. Мама и бабушка Тася заботливо за ней ухаживали, и Зорька давала много молока.

В труде родители воспитывали и нас, детей: Тему и меня. А еще учили доброте, отзывчивости, уважению к старшим. Мама летом успевала сводить нас на цветущий луг к Перовскому озеру или на поляны за сладкой ягодой-земляникой. А осенью – в лесок, за Вахрамеевские поля, за грибами-рыжиками.

Не работала в школе мама два года. Хотя я не велик был (мне было 9 лет), но хорошо помню страшный тридцать седьмой. Тогда у нас в Никольске арестовывали и судили «врагов народа». Помню как-то арестантов вели на суд, то ли в кинотеатр, то ли в Дом пионеров на улице Кузнецова. Встреча была случайной. Помню, потому что горе не обошло стороной наших соседей – Черемисиных. Глава семьи работал заведующим роно. Сроки подсудимым давали большие.

Мама считалась одной из лучших учителей начальной школы, и потому немало детей репрессированных оказалось в ее классе. Она понимала, была убеждена, что это какая-то ошибка, несправедливость. Честная и демократичная, она, как могла, старалась не ранить детские души, помочь в беде.

Побеседовала с каждым, у кого были репрессированы родители, и для каждого нашла доброе слово. Спросила, как дела дома, посоветовала быть внимательнее и ласковее к мамам, братикам или сестричкам. Отдельная беседа была и с остальными учениками, но уже со всеми вместе. Просила понять и разделить чужое горе, чужую боль, отнестись к детям пострадавших особенно чутко и внимательно.

Не помню ни одного случая, чтобы кто-нибудь из невинно осужденных возвратился домой обратно. Зато знаю другое. Из тех учеников четвертого класса, окончивших школу в тридцать седьмом, выросли и стали замечательными врачами, педагогами, инженерами, военными, простыми рабочими все без исключения.

Трудно жилось в войну. Мама работала в базовой начальной школе при педучилище. В школе проходили практику будущие учителя. Здесь с тех, кто учил, особый спрос. Увлеченность, мастерство – на первом плане. На работу мама ходила опрятно одетая, чистая, хотя одевалась скромно. Был у нее строгий черный костюмчик. Если платье, то с белым воротничком или шерстяная кофточка. В школе находилась долго, забывая порой перекусить. Приходили будущие учителя, и надо было побеседовать, посоветовать, помочь, как лучше провести урок. В работе Софья Андреевна забывала о своих бедах: смерти мужа, погибшем на фронте сыне.

Часто будущие учителя А.П. Баева, А.И. Сакулина, Р.И. Зубова и другие заходили к маме в гости. И опять разговор о школе, о детях, открытых уроках, о многом другом. Трудно было с питанием. Выручали спаситель-огород, коза Майка, в конечном счете, собственный труд. Даже огород иногда приходилось пахать на себе, носить из леса веники для козы, а с реки на плечиках – дровца. Ничего, выжили. Как-то после войны мама работала инспектором роно. В составе делегации из области побывала в Москве, в школах столицы. Просторные и светлые классы, умение педагогов организовывать учебный процесс, обучение ребят на уровне, закрепление пройденного материала и многое другое – все понравилось. На уроке по русскому языку был диктант. Вот одно из предложений, которое должны были написать дети: «У козы рага, как вилы, у каровы, как ухват», – диктует учительница. Многие так и написали. Москва не Никольск.

Другая учительница-логопед (в специальной школе) учила детей, как избавиться от заикания. Попросила каждого рассказать какой-нибудь интересный случай. Говорить четко, неторопливо, выговаривая каждое слово.

Мальчик из Коми, заикаясь, рассказал о том, как ходил в лес с отцом ловить рябчиков. Пойманных рябчиков (они попадались живыми) охотники привязывали веревочкой за ножки одного к другому, а всех – к ремню охотника. Рябчиков было уже много – около десятка, а может и больше. Когда привязывали очередного, птицы вспорхнули и улетели. Все смеялись. Маме не было смешно. Она думала о том, освободятся ли птицы от пут, не попадут ли в зубы хищника. Или веревочки «размокнут», и рябчики вновь смогут обрести свободу.

Любить и убивать

Любить и убивать. Таких противоречий полно человеческое сердце. Не мне распознать эту загадку, трагедию древнего Эдипа.

Никольчане старшего поколения еще помнят магазин ОРСа леспромхоза, который некоторые называли «высокое крылечко». Был он в центре города, на Советской, там, где сейчас Торговый дом предпринимателя А.С. Недобельского. Крылечко магазина и в самом деле было высоким.

Кстати, рядом, чуть повыше, был еще один дом с таким же высоким крылечком. В домике том располагалась «казенка», лавка, в которой торговали спиртным. Здесь можно было купить четверть, пол-литра, «шкалик» – маленькую и даже «мерзавчик» – со 125–150 граммами водки. Милейший продавец, коренной никольчанин Павел Павлович Тельминов, высокий и аккуратный, с очками на лбу, мастер своего дела, был очень и очень деликатен и вежлив с посетителями, даже с самыми маленькими. Мальчишки-школьники осенью, в большую перемену, прибегали к Пал Палычу купить ягод, яблочек, которые он выращивал в своем саду. У Павла Павловича было два сына, которые наезжали к отцу, не забывая его.

Вернемся, однако, к первому магазину.

В магазине ОРСа стояла очередь за мясом. В ней заметно выделялась дамочка в рыжеватой шубейке-дубленке. На голове женщины – нарядная кунья шапочка индивидуального пошива. Мех куницы темновато-коричневый, зимний, пушистый, густой, шелковистый. Выглядел весьма привлекательно, хотя и не дотягивал до искрящегося соболиного. Что мне понравилось – шапочка была сшита без набивших оскомину хвостиков зверьков, а мужского покроя – последний писк моды.

Нарядный головной убор очень подходил этой симпатичной блондинке с ее тонким личиком. Оно казалось еще привлекательнее и даже моложе. Дамочка разговаривала с женщиной ее постарше. Закончив беседу, женщина в куньей шапочке повернулась, пожала плечиками и совсем неожиданно для меня выпалила: «Вам не жалко убивать лосей?» Такой вопрос задавали мне не раз, и я был готов «к разборке полетов», как говаривал летнаб Альберт Мефодиевич Быков.

– Мне жалко, когда убивают лошадок молодых и старых, которые всю жизнь пашут на человека в прямом и переносном смысле, а потом их везут на бойню и отрубают голову.

– Вы вегетарианка? А стоите в очередь за мясом.

– Да нет. Мясо, колбасу тоже любим, – ответила женщина.