Отмененный проект - Майкл Льюис Страница 23

Первые впечатления от Амоса в Соединенных Штатах были неожиданными для всех, кто его знал. Однокурсники видели молчаливого послушного студента, который аккуратно вел конспекты, и поглядывали на него с жалостью. «Мое первое воспоминание – он был очень, очень, очень тихий, – вспоминает выпускник университета Пол Словик. – Что забавно, потому что потом он был совсем не тихий».

Видя, что Амос пишет справа налево (как пишут евреи), один из студентов предположил, что он страдает неким психическим расстройством. Лишенный силы речи, Амос был совершенно не похож на самого себя. Намного позже Пол Словик понял: в первые месяцы вдали от дома Амос просто выжидал. До тех пор, пока он не понял, что говорить, он не говорил ничего.

К середине первого года обучения Амос уже знал, что говорить. И с этого момента его история становится быстрой и насыщенной. Началось с того, что он вошел в кафе в Анн-Арборе и заказал гамбургер с приправами. Официант сказал, что приправ нет. Тогда Амос попросил сделать гамбургер с помидорами. Оказалось, что помидоров тоже нет. «Можете ли вы мне сообщить, чего еще у вас нет?» – спросил Амос. А как-то раз он с опозданием явился на изнурительный зачет профессора статистики Джона Милхолланда, который всем внушал ужас. Амос проскользнул на свое место, когда занятие уже заканчивалось. В аудитории царила мертвая тишина, студенты были встревожены и напряжены. Когда Милхолланд подошел к своему столу, Амос повернулся к студентам, сидевшим рядом, и продекламировал: «Прощай же навсегда, Милхолланд Джон! / И если встретимся, то улыбнемся; / А если нет – так мы расстались хорошо», – вольно цитируя слова, сказанные Брутом Кассию в шекспировской драме «Юлий Цезарь» (акт 5, сцена 1). Зачет он сдал.

Мичиганский университет требует, чтобы все аспиранты, изучающие психологию, сдали экзамены на владение двумя иностранными языками. Как ни странно, иврит иностранным языком не считался, но один из экзаменов можно было заменить на математику. Хотя в математике Амос был полным самоучкой, он выбрал ее и сдал экзамен. Вторым языком он выбрал французский. На экзамене требовалось перевести три страницы из книги. Студент выбирал книгу, экзаменатор – страницы для перевода. Амос пошел в библиотеку и откопал французский учебник по математике, в котором не было ничего, кроме уравнений. «Разве что слово «donc»[20] там попадалось», – вспоминал его сосед по комнате Мэл Гайер. В итоге Мичиганский университет засвидетельствовал, что Амос Тверски владеет французским языком.

Амос хотел исследовать, как люди принимают решения. Для этого нужны были достаточно бедные испытуемые – кто бы еще отреагировал на крохотные финансовые стимулы, которые он мог предложить? И Амос их нашел – в блоке строгого режима тюрьмы Джексона. Он предложил заключенным (с IQ более 100) различные азартные игры на конфеты и сигареты. И то и другое являлось в тюрьме своеобразной валютой, и все знали, сколько они стоят, – пачка сигарет и пакетик конфет в тюремном магазине стоили по 30 центов или примерно недельную зарплату. Заключенные могли либо принять азартную игру, либо продать право на нее Амосу, то есть получить верный выигрыш.

Как выяснилось, заключенные тюрьмы Джексон, выбирая между азартными играми, имели много общего со студентками Кеннета Мэя, выбиравшими себе мужей. После того как они заявили, что предпочли бы А по отношению к Б и Б по отношению к В, они вполне могли предпочесть В по отношению к А. Когда же их спрашивали прямо, действительно ли они сделали такой выбор, они настаивали, что никогда так не поступали.

Некоторые считали, что Амос подстроил результаты, но это не так. «Он не обманывал заключенных, подталкивая их к нарушению транзитивности, – говорит Рич Гонсалес, профессор Мичиганского университета. – Он использовал прием, сильно напоминающий старую поговорку про лягушку в кастрюле с кипящей водой. Так как температура увеличивается медленно, лягушка не в силах это определить. Очевидно, что лягушка легко обнаружит переход от 40 градусов к 100 – но не с шагом в один градус. Некоторые наши биологические системы устроены так, чтобы чувствовать большую разницу, другие – маленькую. Скажем, щекотка против пинка. И если люди не могут обнаружить небольших различий, они могут нарушать транзитивность».

Очевидно, обнаружение небольших различий являлось общечеловеческой проблемой. И заключенных, и студентов Гарварда, с которыми Амос тоже проводил эксперименты. Он написал статью о своих исследованиях и даже показал, как можно предсказывать человеческую нетранзитивность.

Вместо того чтобы делать грандиозные выводы о неадекватности существующих постулатов о человеческой рациональности, Амос выразился кратко: «Иррационально ли такое поведение? Склонен усомниться… Когда люди сталкиваются со сложными многомерными альтернативами, такими как предложения о работе, азартными играми или кандидатами на выборах, крайне трудно использовать должным образом всю доступную информацию». Не то чтобы они на самом деле предпочитали А по отношению к Б и Б по отношению к В, а потом передумывали и выбирали В вместо А. Им трудно понять различия между предложениями. Амос не думал, что реальный мир устроен так, чтобы дурачить людей и вынуждать их противоречить самим себе, как в разработанных им экспериментах.

Уорд Эдвардс, человек, чья статья вытащила Амоса в Мичиган, на бумаге оказался более привлекательным, чем во плоти. Уволенный из Университета Джонса Хопкинса, он нашел место в Мичигане, но и там его положение было ненадежным, так же, как он сам. Студентам, приехавшим работать с ним, он давал небольшую напыщенную лекцию – они назвали ее «ключевой» лекцией. Эдвардс держал в руке ключ от двери небольшого дома, который служил ему лабораторией, и сообщал студенту, какая честь для него быть хранителем этого ключа и, как следствие, сотрудничать с Эдвардсом. «Вы получали этот ключ в конце речи, – говорил Пол Словик. – Значение и символ ключа – все это было немного странно. Обычно если кто-то дает вам ключ, то говорит, чтобы вы не забыли закрыть дверь, когда будете уходить».

Эдвардс устроил вечеринку в своем доме в честь некоего именитого гостя и выставил приглашенным счет за пиво. Он послал Амоса провести для него исследование, а потом не оплачивал его расходы до тех пор, пока Амос не возмутился. Он настаивал на том, что любая работа Амоса, сделанная в его лаборатории, по крайней мере частично – собственность Уорда Эдвардса и, следовательно, на всех статьях Амоса должно стоять и имя Эдвардса. Амос любил говорить, что и жадность, и щедрость заразительны, но так как щедрость