Виктор Устьянцев - По ту сторону Страница 23

— Шел вот мимо, дай, думаю, загляну. Как ты тут?

— Ничего, воюем.

День был жаркий, хотелось погреться на солнышке, но попробуй высунься из траншеи: немцы совсем близко, почти непрерывно строчат из пулеметов, строчат просто так, наверное, для собственного успокоения; никто из наших зря головы не поднимает — обидно в конце войны погибнуть так глупо.

Коняхин и капитан уселись на дне траншеи.

— Устроился ты основательно, — сказал Пегов, осматривая траншею. — Прямо-таки хоромы понастроили. А завтра уйдешь отсюда. Может, зря мучились, рыли все это?

— Сам ведь знаешь, что не зря.

— Знаю.

Да, в этом случае у них были одинаковые взгляды. Некоторые бойцы считали, что при наступлении вроде бы совсем не обязательно вгрызаться глубоко в землю: не на другой, так на третий день придется уходить. А наступление иногда задерживалось и на неделю, и дольше, или даже, как сейчас, на несколько месяцев. И приходилось тем, кто сразу не позаботился об окопах и траншеях, рыть их под огнем противника и нести большие, ничем не оправданные потери.

Конечно, каждый командир бережет своих бойцов. Однако война есть война. На глазах Коняхина погибло немало его боевых товарищей. Тем более он служил в танковых частях, а танкисты, как известно, чаще гибнут, чем бывают ранеными. Танки всегда впереди, им приходится действовать между первой и второй линиями обороны противника, а то и вовсе в тылу у него. И если даже удастся экипажу подбитого танка покинуть горящую машину, его, как правило, встречает огонь вражеских автоматчиков. Может быть, поэтому танкистов, как и моряков, отличает особо развитое чувство дружбы, взаимной выручки, они особенно остро ощущают горечь утраты своих боевых товарищей.

А сейчас, когда война подходила к концу, было особенно тяжело терять людей и уж совсем непростительно было терять их бессмысленно. Это понимали не только офицеры, но и сами солдаты. И они не обижались на тех командиров, которые даже при малейшей остановке заставляли своих бойцов зарываться поглубже в землю.

— Знаю, — повторил Пегов. — Поэтому у тебя и потерь меньше, чем у других.

— Все-таки потери есть, — вздохнул Коняхин. Он задумался, вспомнив солдат, погибших в последних боях.

Пегов сочувственно кивнул, но промолчал. Закурил, повертел в руках старенькую папку, всю склеенную обрывками газет, машинально скользнул взглядом по стершимся, пожелтевшим от времени и клея газетным строчкам. И вдруг встрепенулся:

— Саша, смотри: «Коняхину Александру Романовичу…»

— Что? — не понял Коняхин.

— Да вот, читай: «гвардии лейтенанту Коняхину Александру Романовичу…» Вон как жирно набрано. Это из какого-то указа. Значит, тебя чем-то наградили.

— Может, однофамилец.

— А имя и отчество — Александр Романович. Все сходится. Интересно, из какой газеты и за какое число?

Обычно, когда кого-нибудь представляли к награде, он так или иначе узнавал об этом. То писарь проговорится кому-нибудь из солдат («Твоего-то к «Знамени» представили!»), то кто-нибудь из штабных офицеров сообщит, а то и вышестоящий начальник скажет: «Я написал представление к «Красному Знамени» послал в штаб дивизии. Как там будет дальше, не знаю, не «Знамя», так что-нибудь другое дадут. Только ты теперь давай, оправдывай награду…»

Поэтому Коняхин сказал:

— Скорее всего однофамилец. Фамилия моя, хотя и не очень распространенная, но не такая уж редкая. А имя и отчество, что же, может, Александр Романович есть еще где-то.

— Все-таки я эту газету разыщу, — сказал Пегов.

Он, верно, через неделю разыскал эту газету. В Указе Президиума Верховного Совета СССР говорилось, что Коняхину Александру Романовичу присваивается звание Героя Советского Союза посмертно.

— Я-то ведь живой, значит, кто-то другой.

Но вскоре газету с указом прислала и Аня Пирумова.

«Саша, тебе присвоено звание Героя, — писала она. — Тебя ведь убитым считали. И «похоронную» отцу прислали, и письмо от начальника политотдела А. Зарапина было. Только я не верила, что ты погиб, все ждала и ждала от тебя писем. И вот теперь дождалась…»

Да, Аня ждала. Она как раз из тех, кто умеет ждать.

Но почему Указ подписан только 3 июля 1944 года, когда бой под Иванковом был в октябре 1943 года? Конечно, пока представления переправляются из одной инстанции в другую, проходит какое-то время.

«И все-таки так долго не могло идти. Наверное, в Пятьдесят третьей бригаде можно узнать, но где она теперь? Да и самому о себе узнавать как-то неловко».

Но узнали и без него. Начальник политотдела, вручая ему орден Отечественной войны первой степени за бои во время Ясско-Кишиневской операции, сказал:

— Поздравляю, Александр Романович, с этой наградой и надеюсь, что скоро будем вручать более высокую. Мы сделали соответствующий запрос в Москву и получили оттуда ответ. Вам присвоено звание Героя Советского Союза.

Однако Золотую Звезду Героя и орден Ленина ему вручили только в январе 1945 года, когда он после очередного ранения попал в Москву, в госпиталь.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Летом 1962 года Павел Фомич Приходько намеревался поехать в свое родное село Пшеничники. «Повидаю своих, да и к Антонине заеду», — решил он. Его младшая сестра Антонина недавно вышла замуж и переехала жить в Киев. Можно пожить у них недельку, посмотреть как следует столицу Украины. До этого Павлу доводилось бывать в Киеве только проездом.

Жена тоже согласилась поехать в Пшеничники.

— Дочурке там будет хорошо, окрепнет. Кстати, Тоня ее и не видела.

И жена стала потихоньку собираться в дорогу. Но дней через пять Павел, придя с работы, сказал:

— Знаешь, мне в месткоме предложили путевку в санаторий. Придется отказаться.

— Ни в коем случае! — возразила жена. — Ты ни разу по-человечески не отдыхал. Поезжай без всяких разговоров. А мы с дочкой у мамы побудем.

— Может, и вы со мной? Комнатку там снимем.

— Нет, мы тебе только мешать будем. Отдохни, подлечись, а в Пшеничники на следующий год съездим.

Через несколько дней Павел Фомич уехал в санаторий. Устроился хорошо, поселили его в двухместной палате. Вечером встретились с соседом, разговорились. Оказалось, что сосед приехал из Нижнего Тагила.

— Я о вашем городе еще мальчишкой узнал, — сказал Павел Фомич. — Танкист один раненый говорил.

И он рассказал, как однажды ночью, когда они с сестренкой прятались в блиндажике от немцев, на них наткнулся раненый танкист, как потом носил ему с товарищем бинты и кое-какую пищу.