Альберт Вандаль - Второй брак Наполеона. Упадок союза Страница 23

Посланник. – Я буду жить как раз под пушкой Вашего Величества.

Александр. – Она будет стрелять только ради вас.

Посланник. – В этом я никогда не сомневался, Ваше Величество; но, так как посланники любят договоры, то я хотел бы предложить таковой адмиралу Вашего Величества. (Яхта русского императорского флота стояла на Неве против дачи, которую предполагал занять Коленкур).

Александр. – Я предлагаю вам мою гарантию. Принимаете ли вы ее? Вы не поступите, как те глупцы, которые отказываются от нее и которые из-за этого будут грызть себе пальцы.

“Это было сказано так громко, – прибавляет Коленкур в своем донесении, – и так выразительно подчеркнуто, что двадцать присутствовавших за столом лиц, в том числе и императрица, переглянулись. Император продолжал далее свой разговор со мной”[91].

Когда шесть дней спустя пришло известие о переходе австрийцев через Инн, показные намерения царя ознаменовались соответствующими действиями. Был издан манифест о войне с Австрией. Александр объявил, что отпускает Шварценберга, что отзывает свое посольство из Вены и что его войска выступают в поход. Он писал Наполеону: “Ваше величество может рассчитывать на меня. Силы мои не очень велики, ибо у меня и так уже две войны на руках, но все, что возможно, будет сделано. Мои войска сосредоточены на границе Галиции и будут готовы к действиям в непродолжительном времени… Надеюсь, что Ваше Величество увидит в этом мое желание бесхитростно исполнить мои обязательства к вам… Ваше Величество всегда найдет во мне верного союзника”.[92] Его слова Коленкуру были еще более положительны и точны, чем его письма. “Я ничего не буду делать вполовину”, сказал он, и прибавил: “А, впрочем, я на этот счет объяснился с австрийцами”[93].

Как же он объяснился? С этим знакомит нас донесение о последних его разговорах с Шварценбергом, переданное в Вену этим посланником. Царь не скрыл неудовольствия, которое причинило ему поведение Австрии; он указал, что ответственность за разрыв и вина за нападение лежат, бесспорно, на ней одной, что она сама виновата в том, что он должен принять сторону Франции и исполнить свои обязательства. Установив эти посылки, он вывел из них неожиданное заключение. “Император сказал мне, – писал Шварценберг после разговора, бывшего 15 апреля, – что он намерен дать мне крупное доказательство своего доверия ко мне, ручаясь мне, что из всего, что только может придумать человеческий ум, ничто не будет упущено, чтобы уклониться от необходимости наносить нам вред. Он прибавил, что его положение так странно что, хотя мы и находимся в противных лагерях, все-таки он не может удержаться, чтобы не пожелать нам успеха”[94]. 20 апреля Александр повторил свои обещания и даже пошел дальше. Он высказал, как дело решенное, что его войска получат приказание избегать, насколько это будет от них зависеть, всякого столкновения и всякого враждебного действия; что, сверх того, их выступление в поход будет задержано, насколько это будет возможно[95].

Таким образом, не довольствуясь предложением Австрии фиктивной борьбы, в которой взаимно избегалось бы приходить в соприкосновение и наносить друг другу вред, Александр обещал отдалить эту бесполезную демонстрацию. Он обещал нашим врагам, что не намерен стеснять их в их первых действиях и предоставить им использовать свое преимущество. Следует ли из этого, что он ждал только победы эрцгерцога Карла, чтобы обнаружить свою измену, обратиться против императора и нанести последний удар пошатнувшемуся колоссу?

По-видимому, его намерения были не так просты, не так вероломны, а, главное, не так прочно установлены. Глубоко смущенный, сбитый с толку, видя со всех сторон только затруднения и опасности, Александр, благодаря своей нерешительности, дошел в двоедушии до последнего предела. Он желал, чтобы Наполеон был обуздан и укрощен, но при этом он слишком опасался его, чтобы открыто от него отречься и пренебречь его гневом. В глубине души он желал успехов австрийцам, но не настолько верил в их успехи, чтобы открыто высказаться в их пользу. При всем том, он признавал некоторую пользу для себя от союза с Францией, из которого он не извлек еще всех выгод. В результате всего этого он топтался на одном месте, парализованный несовместимыми стремлениями. Он устранялся от событий, не отказываясь, однако, воспользоваться их указаниями. Возможно и то, что он льстил себя надеждой, если борьба будет тянуться с переменным счастьем, властно вмешаться между одинаково изнуренными противниками. Проще говоря, он пытался оставить за собой будущее, а, между тем, делал все, чтобы его скомпрометировать. Прячась за тайный нейтралитет, который не обладал даже заслугой открытого и искреннего воздержания, он лишал себя всякого права на благодарность и на уважение как с той, так и с другой стороны. Он отнимал у себя право поставить условия победителю, кто бы он ни был, отказывался от влияния на результаты войны и осудил себя подчиниться им. Он отдал себя во власть событий, вместо того, чтобы принимать участие в их направлении.

Прежде всего, благодаря медлительности и нерешительности своих действий, он наносит непоправимый вред союзу, не принося действительной пользы европейскому делу; раздражает Наполеона, не спасая Австрии. Ибо не наступило еще время, когда завоеватель должен встретить предел своим победам, и чтобы поставить его в опасное положение, требуется усилие не одного государства. Хотя Австрия хорошо вооружена, полна энтузиазма, воспламенена новыми и более отважными стремлениями, хотя из наших старых полков, рассеянных по Испании, многих не будет на берегах Дуная, но превосходство командования вознаградит неравенство сил, и Наполеон, даже без армии Аустерлица и Иены, будет идти от победы к победе. Он уже в Германии, посреди войск, наэлектризованных его присутствием. Даву, Ланн, Массена – подле него. Несравненные блестящие подвиги, отвлекая наши взоры от двоедушной политики, возвращают на время наш рассказ к изображению героических подвигов в полном значении этого слова.

ГЛАВА III. РУССКОЕ СОДЕЙСТВИЕ

Молниеносные успехи германской армии. – Наполеон в Вене. – Неподвижность русских. – Состав русской армии. – Князь Сергей Голицын. – Причины бездействия русских генералов: ответственность царя и его генералов. – Приводимые предлоги. – Настояния Коленкура; его способы убеждения; сравнение между консервативной Францией и революционной Австрией. – Приказ о походе откладывается на неопределенное время. – Гибельные последствия этой меры для самой России и для союза. – Эрцгерцог Фердинанд в Варшаве. – Понятовский бросается в Галицию. – Восстание в Галиции. – Волнение в пограничных русских губерниях. – Пробуждение польского вопроса. – Беспокойство в Петербурге. – Характер разговоров Румянцева и Александра. – Возражения Коленкура. – Трогательная сцена. – Слова Александра по поводу маршала Ланна. – Впечатление, произведенное на Наполеона бездействием русских. – Достопримечательное письмо от 2 июня 1809 года. – Союз вступает в новую фазу. – Обоюдный недостаток искренности. – Наполеон откладывает решение судьбы Галиции. – Он готовится к решительному сражению. – Появление на сцене русской армии. Ее медлительность. – Взятие Сандомира генералом Суворовым – Негодование Наполеона. – Действия русских в Галиции. – Препирательства поляков и русских. – Ваграм. – Сцены в Кракове. – Состояние умов в Петербурге. – Александр делается более требовательным. – Первая нота по поводу Польши: вопрос поставлен официально. – Цнаймское перемирие. – Задача, которая представляется Наполеону после Ваграма. – Как примирить права, приобретенные поляками, с успокоением, которое необходимо дать России?