Анатолий Черняев - Совместный исход. 1975 Страница 23

Я: А вы с Шапошниковым говорили на эту тему?

Б.Н.: Да. Только, Анатолий Сергеевич, совершенно между нами, пожалуйста, он против того, чтоб назначить Загладина первым замом. Он предлагает потянуть.

Я: Дело ваше. Но Шапошникова все равно неудобно представлять сейчас. А после съезда Загладин будет уже либо членом ЦК, либо кандидатом в члены. К тому же, при всех достоинствах Шапошникова по своей квалификации (говорить, писать, знать) он не может в наше время достойно представлять Международный отдел.

На этом разговор кончился.

А сегодня был очень противный разговор с Б.Н.'ом о I томе. Не читал и читать не будет. Все мои попытки рассказать ему, насколько это интересно, оригинально, временами даже захватывающе, упираются в презрительный скепсис: «Введение-то пять раз пришлось переделывать, а весь остальной том делали ведь те же люди!»

Поражает меня его беспардонность и бестактность. Он хамски пытается перенести свои сомнения на других, хотя совершенно ясно, что любой на моем месте это будет принимать на свой счет.

Для чего все эти интеллектуальные усилия большого коллектива, такая концентрация знаний и энтузиазма, любви к делу и мастерства - а все это есть в I томе, - если такое отношение?! Этот почти простодушный цинизм с другой стороны отражает тот же внутренний распад в нашем начальстве, который так обнажил себя в истории с «Днями СССР в Италии».

5 октября 75 г.

Поехал вчера к Дезьке (Давиду Самойлову). Поговорили о том, о сем. О Португалии, об Израиле, о Садаме, о том, к кому прислонится Вьетнам. Даже Дезькин огромный ум не в состоянии преодолеть отсутствие надлежащей информированности. И его попытки обобщать выглядят, как у всех непричастных, банально. Потом он вдруг говорит: Сдал в «День поэзии» свою поэму об отречении Александра I. Там, между прочим, впервые печатают ответ Солженицыну на его «Письмо вождям».

Он прекрасно себя читает. И вещь, конечно, не просто незаурядная, а по-настоящему крупное произведение - и по мысли, и по стихам.

К Солженицыну он трезв, без всяких слюней и почтения. Пересказал мне «Бодался теленок с дубом». Конечно, говорит, производит впечатление, когда один человек встал против могущественного ГБ. Ничего, говорит, там нет про Твардовского, который так ему помог. Но в целом вся его затея - ерунда. И ничего оно не даст. Как писатель он весь «вторичен». Особенно это видно стало в «Августе 1914». Но как мемуарист-разоблачитель он силен художественно, ловок и фанатичен. Но и только.

10 октября 75 г.

Сейчас проходят дни празднования 250-летия Академии наук. К вопросу о наградах. Наградили сплошняком всех академиков, член-корров, директоров, замов, кроме тех, кто в течение последних двух лет уже получил за что-нибудь орден. Арбатов отхватил орден Ленина, хотя совсем недавно получил орден «Октябрьской революции» по случаю своего 50- летия. А Иноземцев и Федосеев, представленные к Герою, оного не получили, а лишь тоже - ордена Ленина. Вакханалия награждений продолжается. В АН почти две недели идут торжества - встречи, заседания, взаимовосхваления. Серьезные взрослые люди в поте лица изо дня в день занимаются этим. Девальвация наград, празднеств, протоколов, тостов, речей, докладов - на базе общей нашей инфляции. Но любая инфляция на очередном этапе становится признаком нездоровья, во всяком случае - какого-то неблагополучия в обществе.

Пономарев вдруг сам решил ехать в Берлин на Рабочую группу по подготовке конференции европейских компартий. Там собрались представители 27 партий на уровне членов Политбюро и секретарей. Видно, все поняли - в обстановке буквально ажиотажа в западной прессе насчет того, что конференция заваливается - дальше тянуть опасно (для разных КП по разным причинам). Результатов не знаю еще, хотя Б.Н. завтра уже возвращается. Перед отъездом после того, как он добился «добро» (хотя и не окончательного - от Л.И. на ПБ) - вести дело к тому, чтоб провести конференцию до XXV съезда, он имел со мной «серьезный разговор». Фактически он обвинил меня в том, что я хочу сорвать конференцию. До этого, несколько дней он не раз выспрашивал мое мнение и о самой конференции, и о проекте документов. Я говорил все откровенно: во-первых, я не верю, что Брежнев выберет время; во-вторых, я не вижу смысла в этой конференции в данный момент: ничего нового по сравнению с Хельсинки она не скажет; в-третьих, и главное - она может превратиться в демонстрацию отмежевания наиболее влиятельных партий «от Москвы». Мол, раз они пошли на такую уступку КПСС и приехали на конференцию, которую весь мир рассматривает как отчаянную попытку «Кремля» показать свою заглавную роль и способность настаивать на своем, - раз уж это оказалось неизбежным, то они воспользуются такой публичной трибуной, чтобы в присутствии самого Брежнева сказать на весь мир, что они «независимы», самостоятельны и будут делать по-своему, хоть ты тресни.

Я говорил Пономареву: Вы упрекнули меня, что я не понимаю «интересов отдела», мол, для его престижа очень важно к съезду преподнести такой подарок и, чтобы это был наш, отдельский подарок. Ну, а если случится демонстрация всеобщей независимости (как выразился однажды Загладин, - уже не «единство многообразия», а «разнообразие многообразий»), как тогда мы, отдел, будем выглядеть! Ведь сейчас Брежневу что-то докладывают о положении в компартиях, что-то опускают, чтоб не раздражать. Но полной картины развала «нашего хозяйства» он не видит еще. На конференции же он эту картину обнаружит в натуральную величину.

На Б.Н.'а это произвело. Однако он отговорился: Надо думать, надо думать. А вся серьезность его разговора сводилась к тому, чтоб мои опасения и аргументы не дошли до Александрова. И начал он с вопроса - не довел ли я уже их до его сведения. Я, - продолжал Б.Н., - стараюсь заполучить Александрова в союзники для соответствующего влияния на Брежнева, а вы подрывает эти мои усилия. Я убедился, что вы (Черняев) против конференции, когда прочитал проект Отчетного доклада съезду, раздел, написанный вами, где о конференции компартий говорится, как о чем-то таком, что может быть после съезда.

Я успокоил Пономарева: Александров моих аргументов не знает, он их не слышал. Но мне была противна вся эта сцена. Ведь он фактически заподозрил меня в том, что я срываю конференцию, потому что меня оттерли от ее подготовки, многочисленных поездок в Берлин и т.д. С него станется такое, хотя он меня знает более 15-ти лет.

Вчера Сахарову дали Нобелевскую премию мира. Что-то будет?

11 октября 75 г.

Передо мной верстка статьи Салычева для «Коммуниста». Называется «Революция и демократия». Зам. главного редактора Баграмов просил меня «сугубо конфиденциально» посмотреть. Посмотрел. Революционная схоластика. Еще одно свидетельство того, когда же сравнительно умные и грамотные люди, действуя в соответствии с нашей идеологической логикой, создают политически безграмотные сочинения, даже вредные с точки зрения конкретной политики.