Наталья Бехтерева - Магия мозга и лабиринты жизни Страница 24

В других главах данной работы показано, что́ именно в этом направлении сделано и где поиск остановился, какие решения принципиально возможны на основе уже существующей сегодня техники. Если признать, что биохимия – язык физиологии, то следует подчеркнуть, что сейчас уже существуют приемы прижизненного изучения мозговой нейрохимической динамики. Мои грустные слова о том, что прижизненная биохимия – все еще больше мечта, чем реальность, сказанные в 70-х годах, к счастью, устарели. Нейрофизиология должна выйти – и уже выходит – за рамки суммарных частотных показателей, постстимульной гистограммы и в сочетании с данными ПЭТ и на их основе несомненно расширит наши знания о мозговом обеспечении самых разных процессов.

Окажется возможным, обнаружив с помощью ПЭТ жесткие звенья мозговых систем обеспечения различных видов мыслительной деятельности, исследовать в соответствующих клинических ситуациях нейронную организацию этих звеньев, так редко обнаруживаемых без помощи этой новой техники. Именно в жестких звеньях важно будет использовать для изучения реорганизации нейронной активности не только частотный показатель – постстимульную гистограмму, но и варианты новой техники исследования – так называемый компонентный анализ (латентность разрядов versus частота в бине в форме амплитудного показателя), кстати, обещавший больше, чем пока еще дающий сейчас. И, конечно, разрабатывать новые приемы отведения и анализа импульсной активности нейронов. И поскольку именно в этом случае будут изучаться необходимые звенья, важнейшие для работы системы, все же есть надежда приблизиться к дальнейшей расшифровке мозгового кода обеспечения мыслительных процессов – основной задаче важнейшего прорыва в проблеме «Мозг и психика».

Одна из весьма вероятных трудностей на этом пути будет заключаться в невозможности по медико-этическим соображениям одновременного исследования с помощью инвазивной техники ряда жестких звеньев системы или одновременно жестких и какого-то числа гибких звеньев. Более чем вероятно, что при функционировании системы происходящее в ее звеньях носит комплементарный характер, и потому в каждом из звеньев вряд ли обнаружится что-то достаточно значимое для полной расшифровки кода.

Хотя… Дорогу осилит идущий. Поработаем – узнаем.

И все же вряд ли полный код обеспечения мыслительных процессов будет раскрыт только за счет импульсной активности нейронов и нейронных популяций. Вряд ли молекулярные события в клетке и на ее мембранах не привносят важнейшего вклада в процессы кодирования в мозге. А если это так, решение задачи лежит не только в сфере прижизненной физиологии и биохимии, но и в наиболее тонкой ветви биохимии – биологии молекулярных процессов…

По-видимому, этот путь, сейчас еще не реализованный, не должен считаться закрытым навсегда. Технические решения, иные, чем в позитронно-эмиссионной томографии, уже вызревают, в том числе, возможно, в рамках фотонной техники.

Однако техническая мысль, технологические решения, какими бы определяющими они ни были, – это одна сторона вопроса. Как-то в разговоре со мной Грей Уолтер, один из самых ярких ученых в области нейрофизиологии человека, спросил, что у меня в лаборатории продвигает исследования вперед: новый прибор, новая техника (в более общем виде) или новая идея? Я ответила – не «или», а «и». И то и другое. И новая техника, и новая идея.

Прошло время, и если бы мне снова был задан тот же вопрос, я бы ответила примерно так же. Но именно сейчас, в период расцвета технических решений, я подчеркнула бы важность новых идей и для наиболее рационального использования новой технологии, и для формулировки задач технологам, инженерно-техническому разуму, для того чтобы в этом симбиозе обеспечить новые прорывы в познании мозга.

Новые идеи… Может быть, и новая идеология? Возможно. И это особенно важно для нас. Необходимо сохранять разумное отношение к материальному базису явлений, вести целенаправленный и все более глубокий поиск в его расшифровке. И в то же время попытаться определить для себя, не загоняя все в «железобетонное» ложе материализма, что же такое идеальное. Мы знаем из трудов классиков материализма, что мысль – идеальна. И именно мы, материалисты, не даем себе труда понять – нет, даже задуматься над тем, что же это такое – идеальное.

Надо сказать, что базирование нашей биологии на примитивном материализме привело к тому, что мы, по существу, работали в рамках коридора, ограниченного невидимой, но очень колючей проволокой. Даже попытки расшифровки кода обеспечения мышления, вполне материалистические, как теперь признают и оппоненты, встретили поначалу штыки «материалистов», идея которых сводилась к тому, что нельзя узнать код идеального. Но ведь мы искали код материальной базы идеального, что далеко не одно и то же. И все-таки – что такое идеальное? Что такое мысль? Получается, с точки зрения материалистов, – ничто. Но ведь она есть! Я думаю, приспело время хотя бы поставить вопросы, на которые сегодня трудно или даже невозможно найти ответ, для будущего нашей науки. И первый вопрос – я его снова и снова повторяю, – что такое идеальное, что такое мысль?

В рамках ограничений действительно механистического материализма все, что непознаваемо сейчас и трудновоспроизводимо, не существует. Просто не существует, и все! Гипноз и внушение, хоть и неизвестно, что это такое, – особенно внушение без слов, – существуют, они воспроизводимы. Психотерапевт показывает внушение без слов с удивительной легкостью в унизительных для человеческого достоинства экспериментах на стадионе в Киеве и в других крупных городах. И во время поначалу казавшихся очень нужными лечебных сеансов. Внушение без слов, т.е. передаваемая на расстояние мысль – давайте назовем все своими именами, – приводит к такому обезболивающему эффекту, что бодрствующие, а не находящиеся в гипнотическом сне люди не морщатся от каблука «психотерапевта» – сильного удара по их стопам, пальцам их ног, т.е. по довольно чувствительным зонам. Делалось это без какой бы то ни было словесной команды. Констатация: «Я внушил им всем обезболивание без слов» – прозвучала уже после этого первого эксперимента. Как передается такая команда без слов? Как идеальное – мысль, мысленная команда – приводит к такому результату? Что и как слышат «подопытные кролики» – люди на стадионе? Я сама видела телевизионную запись сеанса на киевском стадионе. Зрелище малоприятное… но куда денешься от фактов?

Так и слышишь: а не сговорились ли испытатель с испытуемыми, а не шептал ли он им что-нибудь? Для того чтобы поверить в происходящее, надо было видеть, это теряется при рассказе. И то, что происходило далее у нас в клинике, – тоже. Добровольцы на сеансе – люди, зачастую не слишком эмоционально сбалансированные личности. Мои сотрудники видели их далее в клинике, объективно регистрировали у них динамику физиологических и нейрохимических показателей. Кроме упомянутых испытуемых сеансам психотерапии, уже с лечебной целью, подвергались больные с органическими заболеваниями нервной системы. Внушение, в данном случае словесное, могло делать на несколько часов и более практически здоровыми больных с тяжелым паркинсонизмом! Тех, у которых снять симптомы лекарственной терапией не удавалось.