Артем Драбкин - Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших Страница 24

Бригаду вывели на отдых и пополнение под Воронеж, в райцентр Ольховатка. Пришли танки, я получил взвод, три танка. Первым делом мы собрались в баню. Посадил свой взвод на танк, и поехали. Подходим к бане, там уже наши офицеры, танкисты сидят у крыльца. Разводят шашни с местными девицами.

— Ну что, — говорю, — работает баня?

— Работает, только воды нет.

Послал старшину разузнать, как и что. Тот возвращается:

— Товарищ лейтенант, воды нет, дров нет, когда будут, неясно.

Посадил взвод обратно на танк, повез к речке, говорю:

— Будем купаться здесь. А вода холодная! Но ничего, вымылись в холодной воде и поехали в лагерь, в лес.

Новым комбригом назначили подполковника по фамилии Секунда. Мы смеялись, что и командовал он нами секунду. Всего через пару недель его заменили на Казакова. Секунда успел отправить нас, человек семь, по местам прошлых боев, зафиксировать и документально оформить подбитые танки нашей бригады. Технарь с нами поехал, остальные боевые офицеры — временно безлошадные. Остановились в Петровском, где давили итальянцев. Вздохнуть нельзя, вонища стоит ужасная! Все же тает, гниет. Машины выделены, местные жители помогают вывозить трупы. Казачки говорят:

— Увозим по пятьсот человек в день хоронить, и все равно, конца не видно. Столько мы их там набили.

Становская Нина Владимировна

6-й отдельный дивизион аэростатов заграждения

Собрали 30 человек со всего Владимирского района, и в апреле 1942 года мы поехали. Тогда, в 1941–1942 годах связи со Сталинградом и Астраханью через Владимировку не было, дорогу только строили солдаты. Мы доехали по железной дороге до Ленинска, а дальше дороги не было, пошли пешком до переправы. Там нас военные встречали как пополнение к части, которая шла из Одессы, отступала с боями. Дивизион, в котором я служила, был не обычным, а отдельным дивизионом аэростатов заграждения. Немец же летал везде, а здесь все-таки связь юга с Россией, и эвакуация, и все прочее.

Есть фото, где все мы после курса молодого бойца. Приехали сюда, и нас пополнением в 6-й отдельный дивизион аэростатов заграждения. Такие были еще в Ленинграде, Москве и в Одессе. И вот оттуда их сюда прислали, конечно, многие по дороге погибли. Мы приехали на второй Сталинград, там есть здание до сих пор, в котором мы тогда расположились, и нас там готовили к присяге. Вечером военную форму надели. Юбка была обычная, гимнастерка, у кого ботинки, а у кого — сапоги. В мае 1942 года это было. Прошли тут курс молодого бойца. А мы ж девчонки… Хочется нам и пошутить. Старшина был у нас одессит. Нам дали бутсы американские. Мы идем по улице, в ногу стараемся, идем болтаем, а он нам: «Прекратить разговоры! Запевай!» В общем, прошли курс. Здесь в Сталинграде еще спокойно все было.

Все началось 23 августа. Подъем прошел нормально. Это было в воскресенье. Что-то сделали и спрашиваем командира: «Пойдем мы за газом или нет?» Для подпитки аэростата мы носили тогда газ с химзавода. Все девчонки с одной стороны четверо, с другой тоже, и в руках несешь. Такое, знаете, удовольствие — придешь — руки красные аж. Газ был в длинных баллонах — газгользеры назывались. Он говорит: «Подождем указаний». Ну и все, ну и ладно.

Своими делами занялись… не помню… и вдруг — невозможные сирены без конца одна за другой. Когда летят самолеты, звучит сирена — воздушная тревога! Уже знаешь — надо быть на месте. Одна, вторая, третья, и так без конца. А потом пошло… Господи! И уши закрывали, и на землю легли, молодые же, думаем, ну что же это такое? А они так: один заход прошел, потом второй — загорелись дома, а тут эвакогоспиталь в садике был фронтовой. Отправлять надо раненых на ту сторону, а немец бомбит.

Город встал: трамваи перестали ходить, дома загорелись, падали стены, люди гибли. Одна бомба упала на станцию Сталинград-2, а там как раз стоял эшелон с лошадьми. Это ужас что было… Трудно было слушать душераздирающие крики животных!

Но нас никуда командир не отпустил! Мы только на третий день получили указание, чтоб мы собирались на СталГРЭСе. Во-первых, нет газа, а во-вторых, все разгромлено. Волга даже горела. Я сама лично не видела, видела дым только. На СталГРЭС ехали по Социалистической улице, а там завод был, где из сахара патоку делали, она вся была на улице разлита. Мы едем, а народ кричит. Мы сели на свою машину, а народ же видит, что уезжаем из города, и давай кричать: «Предатели! Уезжают, нас оставляют!» Так неприятно было слышать. Всех собрали на СталГРЭСе, мы там неделю простояли, и нас должны были отправлять за Волгу для решения вопроса, что делать с частью. Обратно поехали на центральную переправу.

Недавно приезжали наши на 100-летие Качинского училища — вот представляете, я не могла там находиться — этот звук, как от бомбежки. Самолеты летали, а мы только смотрели и все радовались тому, что они летают. А тогда бомбы сыпались.

У нас двое попали под бомбу на переправе. Не осколками, а прямо рядом взрыв был. Половина уже была погружена на баржу, там же и наша техника была. Они два круга сделали, и потом уже тише стало, и нас отправили в Красную Слободу. Там стояли с сентября до конца октября. Тогда пришел приказ нас отправить на формирование. Мы сели, погрузили нас в поезд, и поехали мы через Владимировку. Наши родители уже знали и хотели встретить, увидеться. Там поезд постоял часов пять. Все приехали. Потом мы поехали через Баскунчак. Утром мы стали выезжать. Солнце поднялось, все такие радостные. К нашему составу с какого-то завода оборудование прицепили и людей, которые за него отвечают, и тут летят самолеты. Мы радуемся — нас сопровождает охрана. Они как начали бросать бомбы. Попали не в начало эшелона, а как раз в конец, и последний вагон совсем разбило. Побежали в поле метров на двести, успели отбежать только, и они начали бросать бомбы. После налета наше руководство приняло такое решение — весь личный состав идет ночью, а днем в кошарах спим, чтоб сохранить человеческие жизни.

Бойко Василий Демьянович

Связист канонерской лодки «Щорс»

Война для нас началась неожиданно. Мы, конечно, знали, что немец по Европе шурует, но не думали, что на нас нападет. Собирались в увольнение, я тогда занимался в секции гимнастики и должен был идти на тренировку, но утром сыграли тревогу, приказали получить боезапас, мы не понимали зачем, а потом приехало начальство и объявило — началась война. Нас сразу направили на оборонные работы, копали траншеи, тогда же начали готовить штольни для подводных лодок — их было мало, лодки укрывать некуда было. Отбойный молоток я тогда здорово освоил. Мы делали над уровнем воды вход в тоннель, потом прорубали тоннель с выходом, а саперы потом бортики взрывали, и вода штольни заполняла. Кормили неплохо, всегда в целом, кроме Сталинграда, пожалуй, — там плохенько было. В конце 1941-го нас направили вместе с пехотной дивизией эшелонами в Москву, но там, видно, без нас справились и нас направили в Царицын — в Сталинград. Там текла мирная жизнь, город красивейший, мы занимались сопровождением грузов по Волге, в основном нефтепродуктов. Немцы активно грузы бомбили, ставили мины — в начале войны они нахальными были — прямо над водой летели, ничего не боялись. Мины магнитные были, ложились на дно, мы, конечно, с этим боролись — была специальная команда — размагничивали корабли, но насколько этого размагничивания хватит, никто не знал — поэтому подрывались, конечно. После подрывов нефть разливалась, Волга горела — бороться с этим было нечем, поэтому просто ждали, пока прогорит. Самолетов наших мало видел, они медленные были, конечно, сбивали их. Но потом мы стали корабли вооружать — ставить пулеметы, орудия на гражданские суда — это были, конечно, неприспособленные корабли, буксир, обшитый жестью, — осколки пробивали насквозь, но стали грозным оружием. Я служил на канонерской лодке «Щорс». Мы их маскировали — рубили деревья, укрывали борта, палубу — со стороны плывет по реке островок, бывало, самолеты нас не замечали, старались, конечно, менять позицию почаще.