Юрий Беспалов - Неизвестная Зыкина. Русский бриллиант Страница 24

При любом удобном случае Зыкина с восторгом отзывалась обо всем, что видела в Северной Корее. Если я ей говорил, что Плисецкая и Моисеев выражают неудовольствие даже самыми знаменитыми в мире зарубежными концертными площадками, их полом главным образом, а также другими атрибутами сцены, она говорила: «Майя права, действительно для нее сцена Большого театра самая удобная, а остальные, что и говорить, я сама видела за рубежом, вызывают массу нареканий, а некоторые из них просто убожество, ногу сломать можно. Зато в Северной Корее залы вместительностью шесть — семь тысяч человек могут переплюнуть любые другие где угодно — в Европе или Америке. Их объемы или глубина таковы, что хору или другому коллективу в 300–400 человек встать не составляет труда. Залы оснащены самой современной звуко-светотехникой, интерьер изумителен по красоте. Сто двадцать человек оркестра могут исчезнуть в одну минуту: стоит только нажать кнопку в системе управления — и тут же по необходимости его место займет другой оркестр».

Если кто-то, скажем Бабкина, мог заявить, что современная исполнительская культура вызывает у него опасения, Зыкина без колебаний могла привести контраргументы, ссылаясь на Северную Корею. «Там культура не уступит мировым образцам. Это надо видеть. Я слышала множество корейских вокалистов с превосходными голосами и высочайшим профессиональным уровнем певческой школы. Артисты великолепно владеют выразительной интонацией, отлично фразируют и пластично двигаются… Есть чему поучиться».

Приезжает, например, кто-нибудь из хора Пятницкого, ее родного коллектива, и если разговор заходит об искусстве хорового пения, Зыкина обязательно скажет: «Вот в Северной Корее хоры так хоры! Как стройно, чисто, слаженно они звучат! А дирижеры какие одаренные!». Или если кто-то из знакомых артистов ансамбля Моисеева позвонит ей, она непременно даст совет: «Почему бы вам не отправиться в Северную Корею? Какие там восхитительные народные танцы, удивительно разнообразные по богатству движений». Или еще что-нибудь в таком духе.

Зыкина не раз и не два говорила, что даже воздух в Корее целебный. «Дышится легко, необыкновенная утренняя свежесть обволакивает с головы до ног. Какая кругом красота… Вот турагентства предлагают поездку в Париж — хоть раз увидеть и умереть! Что Париж летом? Два миллиона туристов, духота, автомобильные пробки, туалетов не хватает, мочатся за ближайшим углом, запах отвратительный… Разве это может сравниться с Долиной тысячи видов или ландшафтом, открывающимся взору с вершины горы Манмульсан?».

В 1982 году ее детище, ансамбль «Россия» на крупнейшем международном фестивале музыки и танца «Апрельская весна», проходившем в Пхеньяне, занял первое место. «Природа страны, ее воздух, атмосфера, которую нам создали корейцы, сыграли не последнюю роль в успехе, — говорила она. — Не просто стать лучшими среди десятков известных зарубежных коллективов из Европы, Азии, Северной Америки».

После смерти Ким Ир Сена в 1994 году связи со страной она не потеряла. Приглашения посетить Северную Корею сыпались одно за другим. Ежегодно, на протяжении многих лет, вплоть до кончины певицы. В дни ее рождения приезжал посол Северной Кореи в Москве или кто-нибудь из ответственных работников посольства, поздравляли, дарили цветы.

Когда в Пхеньяне узнали о том, что она тяжело больна, пригласили на санаторно-курортное лечение с привлечением лучших специалистов в области медицины, оплатой перелетов и пребывания. Зыкина, было, собралась, но не успела.

Данию певица относила к одним из красивейших уголков мира. Вернувшись в 1984 году с гастролей, она восторгалась и шпилями старинных готических башен, и замками эпохи феодального дворянства, и пышной зеленью многочисленных парков, и величественным куполом дворца, в котором помещается риксдаг… В Копенгагене преподаватель русского языка местного университета Эрик Шмит поразил ее широкой эрудицией, и особенно знанием истории России в эпоху Петра I.

— Ты не представляешь, — говорила она на другой день прилета из Копенгагена, — насколько подробно, как будто это было вчера, а не двести пятьдесят лет назад, он рассказал мне о встречах Петра с датским королем Фридрихом IV и об одной из них весьма забавной. Петр I вставал рано и спал не более пяти — шести часов в сутки. В 8 часов утра он послал гонца сказать королю, что хочет с ним встретиться. Русскому царю ответили, что король спит. Спустя два часа Петру сказали, что, хотя его величество уже не спит, никто не имеет права входить в его покои. Еще через час Петра уведомили, что король начал одеваться. Тогда Петр попросил сказать королю немедленно, что его, Петра, терпению пришел конец. Несколько сконфуженный Фридрих IV вскоре предстал перед царем. Выслушав все доводы русского государя в пользу утренней беседы, король согласился с ним, но встречаться в утренние часы отказался, мотивируя отказ силой сложившейся привычки.

— Откуда у этого Шмита источник познаний? — спросил я.

— От ученого-историка Ханса Баггера, защитившего еще в 1970 году кандидатскую диссертацию по русской филологии и истории России. Его фундаментальное научное исследование о российской политике альянсов в 1720-х годах отмечено Золотой медалью Копенгагенского университета. Ученый несколько лет провел в нашей стране, занимался на кафедре истории России периода феодализма исторического факультета МГУ под руководством профессора Маницкого (здесь Зыкина ошиблась, правильно: Г. А. Новицкого. — Ю.Б.). Вернувшись на родину, Баггер продолжил исследования в области русской истории времен Петра I.

— Мне Виктор (Гридин) говорил, что вы посетили библиотеку университета. В чем интерес?

— Хотелось посмотреть, а заодно и ознакомиться с источниками на русском языке, по которым можно представить себе не только эпоху Петра I, но и личность этого государственного деятеля, полководца и дипломата. Жаль, что времени оставалось мало, и я не успела посетить Баггера, у которого тоже была обширная библиотека, в ней собраны уникальные материалы о Петре Великом и его времени.

— Петровскую-то башню вы посетили?

— А как же! Я узнала, что по ее внешней винтовой лестнице царь поднялся верхом на лошади на самую вершину, чтобы обозреть оттуда представшие взору проливы и берега. Бесстрашие Петра осталось-в памяти поколений.

— Вы слушали в Копенгагене датскую народную музыку…

— И, к сожалению, не нашла в ней сколько-нибудь ярко выраженного самобытного стиля. Правда, некоторые народные песни, выдержанные в эпическом духе, несут на себе печать своеобразия. Композиторы же, скорее, подражали народным мелодиям и вдохновлялись ими, нежели создавали свои собственные шедевры. Отсюда — скудность датских имен в сонме великих музыкантов мира. Даже крупнейших мастеров прошлого века, первых значительных композиторов Дании (Зыкина имела в виду Н.-В. Гаде и Н.-П. Гартмана. — Ю.Б.), нельзя отнести к разряду лучших музыкантов Европы, хотя они и пытались получить признание за пределами своей страны. То же самое можно сказать и о датской живописи. Просмотрев собрание Государственного художественного музея, Датской королевской академии изящных искусств, убедилась в том, о чем читала еще в Москве: на всех полотнах датских авторов чувствовалось влияние художников Голландии, Германии, Франции — сторонников академического классицизма или натурализма.