Андрей Аникин - Адам Смит Страница 24

«Большинство признало эту меру в высшей степени своевременной и подобающей репутации нашего университета, поскольку она будет способствовать изучению и преподаванию науки, значение которой увеличивается с каждым днем».

Джемс Уатт впервые появился в университете в 1756 году, когда совет поручил ему, как известному, несмотря на молодые годы, механику, ремонт астрономических инструментов для обсерватории.

Когда на следующий год глазговские цехи ремесленников, опираясь на свои средневековые привилегии, запретили Уатту открыть механическую мастерскую в городе (он не был уроженцем Глазго и не проходил обязательный срок ученичества), совет решил пригласить его в университет.

Смит был в числе профессоров, которые провели это решение. Уатт стал «мастером по математическим инструментам», получив в университете постоянную квартиру и мастерскую-лабораторию.

Из своего окна во втором этаже главного университетского корпуса Уатт мог видеть по утрам, как в професcорском дворе появлялась прямая фигура Смита в треугольной шляпе и с тростью в руке. По многолетней привычке он целовал на пороге своего дома миссис Смит в лоб и бодрым ровным шагом направлялся к воротам университета.

Ровно через три минуты (можно было хоть часы проверять) из другой двери появлялся высокий и тонкий профессор Блэк, одетый всегда элегантно и строго. Проходя мимо миссис Смит, которая еще провожала сына глазами, он несколько церемонно раскланивался с ней и осведомлялся о здоровье.

Это повторялось каждый день, кроме субботы и воскресенья. По субботам лекций не было, а было общее собрание студентов в актовом зале, где разбирались нарушения правил и налагались взыскания.

После этого, слегка отдохнув, компания профессоров и их друзей отправлялась пешком в деревню Андерстон, которая уже тогда стала предместьем города, а теперь полностью растворилась в нем. В Андерстоне был трактир, в котором еженедельно собирался этот «клуб Симсона», названный так в шутку по имени старейшего профессора-математика, неутомимо веселого председателя клуба. Хотя ему шел уже восьмой десяток, «старый Робин» чувствовал себя отлично в этой компании, где преобладали молодые люди. Блэк был на шесть лет моложе Смита, Уатт — на двенадцать, Андерсон — его ровесник.

Самым молодым из них был долговязый Джон Робисон, любимый ученик Блэка и верный друг и помощник Уатта. Робисон был малый несколько авантюристического склада. Он только что вернулся из Канады, где участвовал в войне с французами. Несколько недель его рассказы о штурме Квебека и об американских индейцах занимали общество. Вскоре беспокойная натура кинула его в Россию, где он служил генеральным инспектором Морского кадетского корпуса в Кронштадте. Вернулся Робисон через четыре года, сопровождаемый слухами, что он был одним из любовников императрицы Екатерины. Впрочем, даже в самом тесном дружеском кругу он этих слухов не подтверждал. После возвращения он занял кафедру натуральной философии в Эдинбурге и возобновил прерванное в 1764 году знакомство со Смитом.

Примечательной личностью был и профессор Андерсон, прозванный студентами за горячность и вспыльчивость «Веселый Фосфор» и знаменитый своими скандалами. Иные заседания совета по его вине кончались руганью, а однажды он поднял свою трость на профессора церковной истории, которого не спасло духовное звание. Другой раз он самовольно вызвал городских стражников и отправил в тюрьму не угодившего ему студента.

У Андерсона были две страсти — баллистика и музыка. Занятия баллистикой привели его уже в старости к изобретению пушки, в которой отдача гасилась сжатым воздухом. Поскольку английское военное ведомство отказалось от изобретения, он преподнес его революционной Франции, как «дар науки свободе». Это был его последний скандал. Смита тогда уже не было в живых.

Андерсон организовал в университете хор, но набирал туда студентов по своему единоличному выбору. Когда он отверг Семена Десницкого, у которого был отличный слух, тот в запальчивости сказал ему резкость. Андерсон вспыхнул как порох и поднял большой шум. Десницкому пришлось извиняться.

В пятницу 23 апреля 1762 года еженедельное заседание Литературного общества было не совсем обычным. В большой «факультетской аудитории» доктор Блэк делал сообщение о скрытой теплоте и ее измерении. Опытов на этот раз не было: они были произведены публично несколько месяцев назад с обычной для Блэка точностью и убедительностью, а результаты строго зафиксированы.

Народу собралось много. Блэк был любимым в городе врачом и имел обширную практику в высшем кругу. 35-летнего холостяка с внешностью и манерами аристократа (хотя был он сыном виноторговца) звали в богатые дома, где были невесты на выданье, чтобы посоветоваться о мнимых головокружениях или мигренях наследницы. Поэтому никого не удивляло присутствие в зале нескольких дам с отцами или братьями.

Смит сидел в первом ряду и любовался Блэком. В его устах все это казалось так просто, почти очевидно. На таяние льда надо затратить много тепла, хотя температура воды, образующейся из льда, не поднимается ни на один градус. Конденсация пара дает тепло, которое может вскипятить пропущенную по змеевику воду. Приоткрывалась таинственная природа теплоты, о которой думали еще древние греки.

Но он-то знал, сколько дней и ночей потратили Блэк и Уатт на придумывание сложных сосудов, труб и топок, чтобы поймать эту скрытую теплоту и измерить ее.

Нелегко далась Блэку кристальная ясность доказательств, подлинно ньютоновская строгость и точность Никаких скороспелых гипотез: факты, опыты, выводы. Блэк преклонялся перед величайшим философом Британии не меньше Смита.

Слушая его, Смит в то же время думал о своем. Каков должен быть научный метод, какова форма изложения в его области? Он не может поставить опыт и повторить его, если опыт не удался. Он может только наблюдать, сопоставлять, анализировать.

И все-таки есть что-то общее. Чтобы исследовать явление, «натуральный философ» (физик, химик) выделяет его из всей сложности природы, абстрагируется, отвлекается от всего несущественного и побочного.

Это же надо сделать и при исследовании человеческого общества. В нем есть свои закономерности, их надо познать так же, как Блэк познает закономерности природы. Для этого философ должен выделить предмет исследования, рассмотреть его в чистом виде…

Но как сложна и многообразна жизнь общества! Прежде чем что-то анализировать, от чего-то отвлекаться, надо все это просто описать, изобразить слушателям и читателям всю картину в целом!

Раздумье Смита было прервано знакомым именем, которое произнес оратор. Все оглянулись назад, где среди студентов сидел красный от смущения Джемс Уатт. Смит тоже обернулся, поймал взгляд Уатта и ободряюще улыбнулся ему.