Эммануил Казакевич - Весна на Одере Страница 24

Поляки молчали.

Винкель постоял неподвижно, потом быстро подошел к немцам и сказал:

- Только что проследовал русский обоз. Он повернул направо.

К удивлению Винкеля, колонна немцев быстро пошла по указанному им направлению. Винкель потоптался на месте, потом пошел вслед за немцами, даже не оглянувшись на Марцинкевичей, весьма удивленных внезапной разговорчивостью и превосходным немецким языком "бывшего узника Майданека".

По-видимому, немецкие солдаты, нуждавшиеся в продовольствии или оружии, собирались напасть на обоз. Винкель решил открыться офицеру и пробиваться в Германию не в одиночку, а вместе с этой довольно многочисленной немецкой группой.

Минут через пять, завернув в рощу, немцы увидели длинный конный обоз, груженный сеном и ящиками. Возле подвод, держа в руках длинные вожжи, не спеша шли пожилые русские солдаты, и было их не больше десяти человек.

- Капитан, - проговорил Винкель, решительно сбрасывая с себя одуряющее оцепенение последних дней, - я офицер штаба армейской группы...

Офицер посмотрел на него непонимающими глазами. И вдруг Винкель увидел, что и офицер и солдаты идут вперед с поднятыми вверх руками по направлению к обозникам. Те уже заметили приближение немцев и остановились.

Винкель замер посреди дороги, мелко дрожа. Он собрался было уйти поскорее в лес, но его неожиданно окликнул один русский солдат:

- Эй, як тебе там!

Винкель подошел поближе.

- Скажи им, хай идут по дорози, там наш контрольный пост. Ему хай сдаются. У нас часу немае.

Винкель скороговоркой перевел какому-то немцу эти слова и сразу же юркнул в придорожные кусты.

Через несколько дней путаных и тяжелых странствий Винкель очутился в большом лесу. Вдоль опушки тянулись бетонные укрепления, заваленные буреломом ходы сообщения, ржавые переплетения колючей проволоки.

В лесу было тихо. Наступил вечер, лунный и сравнительно теплый. Над бункерами, дотами и траншеями шумели сосны. Заметно было, что эти старые сооружения никто не оборонял. В них царил застарелый запах прелой травы, талого снега, сырости.

Винкель спустился в какой-то обшитый темно-коричневыми необструганными досками бункер. Здесь было сыро, но тепло. Винкель заснул, прислонившись головой к стене под амбразурой.

Проснулся он на рассвете, дрожа от холода: его лихорадило.

Он еле вылез из бункера и побрел по лесу, натыкаясь на все новые и новые оборонительные сооружения, и вдруг его осенило: он находился на пресловутом Восточном валу - на том самом, который должен был преградить путь русским армиям к сердцу Германии. Вал простирался на несколько километров вглубь. Над ним шумели сосны, посыпая бетонные укрепления мокрым снегом. Немцы даже не успели дать тут бой, они катились всё дальше - к Одеру, к Берлину.

Винкель, спотыкаясь, брел по лесу.

Вскоре он оказался в немецкой деревне, где в доме с часами встретился с Лубенцовым. Когда русские ушли, бывший немецкий разведчик посидел немного, потом снова лег, зарывшись лицом в подушку.

XIV

Лубенцов, покинув дом с часами, поехал на попутной машине к командиру дивизии, который с нетерпением ожидал его возвращения. Генералу очень хотелось узнать, говорил ли что-нибудь о нем и о его дивизии член Военного Совета и что именно.

Тарас Петрович Середа часто притворялся, что его не волнует мнение старших начальников: он, дескать, солдат и воюет не ради похвал. Но это было только тонкое прикрытие для ревнивого, настороженного, постоянного интереса к мнению вышестоящих командиров о нем и его дивизии.

Начальник политотдела полковник Плотников часто посмеивался над этой слабостью комдива.

Сам Плотников до войны был человеком гражданским. Он окончил в свое время Институт красной профессуры, позднее работал начальником политотдела МТС на Кубани, а затем, защитив диссертацию на степень кандидата философских наук, преподавал диалектический материализм в Харьковском университете. Несмотря на это - а может быть, именно поэтому, - он был очень прост в обращении.

Плотников был назначен к генералу Середе начальником политотдела в 1942 году. Генерал не испытал особого восторга, узнав, что к нему присылают "философа", да к тому же необстрелянного.

Но, встретив вместо предполагаемого буквоеда умного политработника, прекрасного пропагандиста, умевшего излагать самые трудные вопросы простым и понятным языком, генерал понял свою ошибку. Кроме того, он вскоре обнаружил, что полковник храбр, причем храбр весело, без натуги, - а храбрость для генерала, человека до глубины души военного, была немаловажным достоинством.

Военным делом Плотников занимался с начала войны методично, как и всем, что он делал. Он выписывал своим четким почерком длинные выдержки из Полевого устава, хорошо усвоил тактические и технические возможности авиации, артиллерии и танковых войск. Что касается непосредственно политработы, то тут он был "бог", как восхищенно говаривал Середа.

Два бывших рабочих, ставших один генералом, другой ученым, жили дружно и работали слаженно, что не мешало, впрочем, "младшему по званию" частенько одергивать "младшего по знанию", как они иногда шутя называли друг друга, когда оставались наедине. Дело в том, что "младший по знанию", генерал Середа, нередко увлекаемый "дивизионным патриотизмом", то пытался сманить из других дивизий лучших хирургов, офицеров, хозяйственников, то перехватить захваченного соседями пленного. Своих, если они в чем-либо оказывались виноватыми, он одергивал строго, но старался это делать без шума, чтобы не "позорить семейство".

Дивизия любила генерала Середу. Подчиненные с восторгом говорили о его понимании людей, замечательной храбрости, великолепной выдержке при любых обстоятельствах, грубоватом, но остром юморе и даже о его закрученных черных усах, которые он холил и лелеял.

- Что ж это Лубенцов задерживается? - спрашивал генерал, поглядывая на часы.

- А, любопытство разбирает? - лукаво осведомился Плотников.

- Ох, разбирает! - сознался генерал.

В соседней комнате возилась у открытого чемодана Вика. Она собиралась уезжать во второй эшелон. Уезжать ей очень не хотелось. Девочка усвоила бытующее среди штабных офицеров слегка презрительное отношение к "тылу", хотя тыл дивизии находился довольно близко к передовой. Генерал предложил ей на выбор: жить либо в редакции дивизионной газеты, либо в штабе тыла с майором интендантской службы Астаховой.

Подумав, Вика выбрала редакцию. Военные журналисты - это все-таки лучше, чем интенданты. Тем более что там работала наборщиком и начальником типографии славная женщина, бывший снайпер. Решили, что они будут жить вместе.