Motley Crue - Грязь Страница 24

Когда мы полностью распродали ряд шоу в «Виски», я был в таком исступлении, что позвонил моим бабушке и дедушке и сказал: “Вы не поверите! Мы распродавали три ночи в «Виски». Мы сделали это, чёрт побери!”.

“Сделали что?.. “, — спросил дедушка. “Никто даже не знает, кто вы такие”.

И он был прав: мы распродавали шоу за шоу, но ни один лейбл не подписывал с нами контракт. Нам говорили, что наше живое выступление слишком беспорядочное, и нет ни одного шанса, что наша музыка будет когда-либо крутиться на радио или входить в чарты. Хэви-метал мертв, твердили нам; всё, что имело значение — новая волна. Если мы не звучали как «Go-Go’s» или «Knack», то мы их не интересовали. Мы ничего не знали ни о чартах, ни о директорах радиостанций, ни о новой волне. Все, что мы знали, были долбаные обшарпанные маршальские комбики, взрывной рок-н-ролл у нас в штанах и сколько кокаина, Перкодана (Percodan — таблетки), quaaludes и алкоголя можно было достать бесплатно.

Единственная причина, по которой я хотел записать альбом, состояла в том, что я мог таким образом производить ещё большее впечатление на девочек, рассказывая им об этом. Так что мы решили эту проблему, создав наш собственный лейбл «Leathur Records». Мы купили время в самой дешевой студии, которую только смогли найти: крошечное здание в плохом районе на Олимпик Авеню (Olympic Avenue) за шестьдесят долларов в час. Мику понравилось это место, потому что там был большой микшерский пульт (Trident board) и очень маленькие комнатки, которые, как он сказал, подходили лучше для естественной реверберации. Мик уволил звукоинженера и ввел в дело Майкла Уогнера (Michael Wagner) — общительного розовощёкого немца, который работал с метал-группой «Accept». Вместе мы выплюнули «Too Fast for Love» за три пьяных дня. Когда мы не смогли ни с кем договориться о распространении альбома, Коффман делал это сам, раз’езжая повсюду в своём арендованном «Линкольне» и пытаясь уговорить магазины звукозаписей продать хотя бы пару копий. В течение четырех месяцев, однако, у нас появился дистрибьютор «Гринворлд» («Greenworld») и мы продали двадцать тысяч альбомов, что было неплохо для записи, на производство которой было потрачено шесть тысяч долларов.

Мы праздновали выпуск альбома вечеринкой в «Трубадуре», который был одним из моих любимых клубов, потому что там был один парень, из которого я действительно любил вышибать дерьмо. У него были длинные волосы, и он боготворил нас, но он был чересчур надоедливым, из-за чего и страдал. Только я толкнул его назад через Томми, который встал на четвереньки позади него, как вдруг я увидел девчонку с густыми платиново-белыми волосами: яркий румянец на щёчках, тёмно-синие тени на веках, черные кожаные штаны в обтяжку, панковский ремень и черные сапоги с высокими ботфортами.

Она подошла и сказала, “Привет, я Лита. Лита Форд (Lita Ford) из «Runaways». Как тебя зовут?”

“Рик” (Rick), — сказал я.

“Правда что ли?”, - спросила она.

“Да, я Рик”. Я был очень самодовольным и думал, что каждый должен знать моё имя.

“Жаль, — сказала она, — а мне казалось, что ты кто-то другой”.

“Ну, значит, тебе неправильно казалось”, - поглумился я и как обычно задрал нос кверху.

“Очень жаль, Рик, — сказала она, — потому что я хотела расколоть с тобой таблеточку (quaalude)”.

“Правда?” Я заинтересовался.

“Я думала, что ты Никки”.

“Я Никки! Я Никки!” Я чуть было не обмочился от удовольствия, как пёс в предвкушении лакомства.

Она откусила половину таблетки и положила её мне в рот, и это было что-то…

Мы начали болтать и оттягиваться. Прежде, чем я встретил её, я думал о большинстве женщин то же самое, что я думал о своей первой подруге, Саре Хоппер (Sarah Hopper) — надоедливые существа, которые иногда полезны в качестве альтернативы мастурбации. Но Лита был музыкантом, и я мог соотносить себя с нею. Она была милой, умной и абсолютно нормальной женщиной. В разъяренной буре, на которую стала похожа моя жизнь, она была кем-то, за кого я мог уцепиться; кем-то, кто помогал мне твёрдо стоять на ногах.

Однажды ночью Лита, Винс, Бет и я вышли из «Радуги», когда какой-то байкер начал ездить вокруг девчонок и спрашивать, не хотят ли они с ним потрахаться. В то время байкеры об’явили войну рокерам. Мы понаблюдали с минуту, а затем подошли к нему. Мы были в хорошем настроении, поэтому мы не ударили его. Мы попросили его прекратить. Он впился в нас взглядом, а затем сказал, чтобы мы отвалили.

Я носил цепь вокруг талии, пристёгнутую к кожаным штанам застежкой. Я выхватил цепь и начал крутить ею в воздухе, круша головы. Вдруг ещё пара человек присоединилась к драке. Один из них, волосатое чудовище шесть на четыре фута, налетел на меня, как бык, выбив из меня дух и оттесняя меня обратно к кустам. Я опустил цепь на землю, а он схватил мою руку своей кожаной перчаткой, зажал её у себя во рту и ударил по ней прямо в кость со всей силы. Я закричал, адреналин ударил мне в голову, я схватил цепь и начал хлестать его прямо по лицу.

Внезапно он оттолкнул меня, вытащил пистолет и сказал, “Ты арестован, ублюдок”. В волнении я даже не понимал, что два человека, которые присоединились к драке, не были друзьями рокера, это были полицейские, работавшие под прикрытием. Они семь раз саданули меня по лицу дубинками, сломав мне одну скулу и поставив синяк под глазом. Затем они надели на меня наручники и бросили в полицейскую машину. С заднего сидения я видел, как Винс убегал, словно расфуфыренный трусишка (glam chicken), вероятно, потому, что совсем недавно, за несколько недель до этого, он был арестован в «Трубадуре» за избиение девчонки, которой не понравилось обмундирование морской пехоты США, в которую он был одет.

“Гребаный панк”, - орал на меня большой полицейский. “Избиение полицейского. Ты понимаешь, что ты делаешь?”

Автомобиль с визгом остановился в начале переулка. Он схватил меня одной рукой сразу за оба локтя, вытащил из машины и бросил на землю. Затем он и его напарник принялись бить меня ногами в живот и по лицу. Всякий раз, когда я поворачивался на живот, чтобы попытаться защитить себя от ударов, они переворачивали меня снова таким образом, чтобы бить по самым уязвимым местам.

Той ночью я оказался в тюрьме весь в крови, со смазанной косметикой и сломанными ногтями. Мне вменяли нападение на полицейского с применением смертоносного оружия. Я провёл там две ночи с полицейскими, которые угрожали засадить меня на пять лет без права на досрочное освобождение. (Полиция, однако, не перестала давить на обвиняемых, не смотря на недавно разразившийся скандал, когда множество людей обвинили полицейских в преследованиях и избиениях на Сансет Стрип.)

Лита заложила свой прекрасный «Firebird Trans Am» (спортивная модель автомобиля фирмы «Понтиак») за тысячу долларов, чтобы внести за меня залог. Мы шли три мили от тюрьмы обратно к Пёстрому Дому, чтобы встретиться с группой, которая зависала той ночью в «Виски». Позднее, под грохот, издаваемый подругой Томми Бульвинклем, крушащей всё ценное, что было у нас в доме, я вытащил желтую тетрадку в линейку и выразил весь свой гнев: