Теннесси Уильямс - Мемуары Страница 24

Но она так скромничала по поводу своих стихов, что ничего не предприняла для их публикации. Джордж, ее брат, живший в Коконат-Гроув, обещал мне прислать ее стихи, я хотел посмотреть, что из них можно опубликовать; он выполнил свое обещание только в этом году, выслав мне несколько ее ранних работ. До этого он подарил мне прекрасный портрет Марион, который висит в моей спальне в Ки-Уэсте, и на нем она такая, какой я встретил ее в 1941 году. Очень симпатичная, со своеобразным лицом. Она не обладала классической красотой, но в ней был шарм и одухотворенность. В 1941 году ее мать держала очень благородный пансион в одном из самых больших поселений на Ки-Уэст, в местечке под названием Трейдвиндс. Я познакомился с Марион и со всеми Блэками в январе того года, когда впервые поехал в Ки-Уэст — после провала «Битвы ангелов» в Бостоне. Я выбрал Ки-Уэст потому, что плавание для меня было практически стилем жизни, и, поскольку Ки-Уэст — самая южная точка Соединенных Штатов, я рассчитал, что там можно плавать во время переработки «Битвы». У меня был один очень хороший друг, Джим Паррот, с которым мы работали еще на сквобьем ранчо в лагуне, и который в 1941 году жил в Майами. Он был чудесным парнем, не гомосексуалистом. Мне кажется, будет некорректно, если при каждом упоминании нового мужчины вы станете думать, что он гомосексуалист. Уверяю, что я знал и любил многих мужчин, которые не были такими. Я встретился с Джимом в Майами, он довез меня до Ки-Уэста, и мы остановились у очень, очень красивого деревянного дома — из настоящего красного дерева — с верандами со всех четырех сторон, на первом этаже и на втором, а на крыше был выстроен «капитанский мостик», как его называли. Сказочно красивая постройка. К сожалению, она стала жертвой одного поджигателя после того, как Блэки махнули на него рукой. Нов 1941 году миссис Блэк приняла нас очень сердечно, а когда я упомянул, что являюсь внуком священника, она решила, что я, естественно, джентльмен — опрометчивое и скоропалительное решение. Она впустила меня. Нам с Джимом был оказан первоклассный прием. Она устроила нас в спальне на первом этаже. Уже на следующее утро Джиму надо было возвращаться в Майами — он там работал, а мне не хотелось расставаться с этим прекрасным домом и с миссис Корой Блэк, столь очаровательной. Она поняла мои чувства и сказала: «Том, за домом есть маленькая лачужка. Не знаю, как тебе понравится, но места для тебя там должно хватить». Она показала мне ее, и я сказал: «Это идеальное место, миссис Блэк, я не люблю больших домов», — что истинная правда. Она замечательно все организовала. Поставила душ, установила мне плату всего семь долларов пятьдесят центов в неделю, и именно там я переписал «Битву». Я взял на прокат велосипед и ездил на нем в соседний кубинский ресторан, чтобы проснуться с помощью очень крепкого черного кубинского кофе — конечно, это совсем не то, что прописали бы мне доктора. Потом я на велосипеде возвращался в свою хижину, и страницу за страницей печатал все подряд, не только «Битву», но и стихи, и рассказы. Этот кубинский кофе — настоящий динамит. Он не шел на пользу моему сердцу, но оно у меня очень странное. Часто ведет себя по принципу «чем хуже, тем лучше».

В те дни в Ки-Уэсте обитала замечательная колония людей искусства. Там были Арнольд Бланк и его подруга Дорис Ли. Там была жена японского художника Куниёши. И Грант Вуд, человек, нарисовавший «Американскую готику» (тот год был последним в его жизни). Он был коренастеньким человечком с белым коком волос, очень, очень дружелюбным. Лицо его все время было красным, но вовсе не от смущения. Мы все любили собираться по вечерам в городишке, где раньше бывал Хемингуэй. Он назвался Мокрый Джо. Хемингуэй там уже не появлялся, но его бывшая жена, Полин Пфейфер Хемингуэй, еще жила рядом, на Уайтхед-стрит, в чудесном старом доме в испанском колониальном стиле. В этом поселке был замечательный танцевальный оркестр, настоящий негритянский танцевальный оркестр, исполнявший чудесную музыку. В Ки-Уэсте в те дни царила очень приятная атмосфера первопроходцев. Даже погода была тогда лучше. И Мокрый Джо был куда колоритнее, чем в наши дни. В тамошнем баре была длинная прямая стойка; сейчас она подковообразная. Старые друзья Хемингуэя еще сиживали там в сорок первом году, и мы с Марион ходили туда по вечерам потанцевать.

Муж Марион был самым горьким алкоголиком, какого я только видел в жизни. Он был приятным парнем, но доставлял Марион и миссис Блэк массу неприятностей. Если он был не под градусом, то нюхал эфир. Он всегда находился под воздействием или алкоголя, или эфира, таков был его способ пить. Он полюбил меня и вечно заваливался, когда мне нужно было работать. А я до смерти боюсь запаха эфира. В детстве у меня удаляли аденоиды и гланды — под эфирным наркозом, и анестезия вызвала у меня шок, не забытый до сих пор.

Этот человек вваливался ко мне, распространяя вокруг пары эфира, и смотрел на меня своим стеклянным глазом. У меня, наверное, был замечательный характер в те дни, потому что я ни разу не выставил его за дверь. Конечно, мне бы это и не удалось, потому что физически он был куда сильнее меня. Во всяком случае, этот человек являлся неотъемлемой частью местного ландшафта, но для Марион это был настоящий крест, и она несла его с большим достоинством. Он был главным наследником всех богатств «Стандард Фрут Компани». Марион вышла за него где-то в середине или в конце двадцатых. По-моему, вышла замуж она довольно поздно, потому что ей надо было самой зарабатывать на жизнь после окончания колледжа Софии Смит, и ее нанял Фло Зигфельд в качестве гувернантки для его детей. Она довольно долго проработала с этими детьми; Марион всегда была верной в дружбе, и до самого конца она была очень близкой подругой вдовы мистера Зигфельда, Билли Бурк.

Время от времени по выходным в ту зиму меня навещал Джим Паррот. Один из его визитов совпал с домашним кризисом на Трейдвиндс-стрит. Нас с Джимом пригласили на ужин, во время которого мистер Ваккаро без всякой видимой причины вынул свой стеклянный глаз и швырнул его в тещу. Глаз пошл ей в тарелку с супом. Только настоящая леди могла с такой выдержкой отнестись к этому инциденту. Миссис Клара[24], не изменив ни выражения лица, ни интонации голоса, выловила стеклянный глаз из своего супа, передала его на ложке Марион и сказала: «Мне кажется, Регис потерял это».

В тот же вечер он вступил в конфликт с некими гангстерами, владельцами местного игорного дома. Они пригрозили убить его. Было решено, что ему надо немедленно покинуть Ки-Уэст. Единственное транспортное средство, которое годилось для этого, был старый драндулет — «Форд» Джима.