Джон Рид - Вдоль фронта Страница 24

В то же мгновение открылась дверь, и на пороге, держа лампу над головой, показался полный бородатый офицер – капитан Владимир Константинович Маджи, комендант Новоселицы. За ним щетинистый, лысый человек с закрученными седыми усами и козлиной бородкой, а из-за его плеча в свою очередь выглядывало улыбающееся лицо с папироской в зубах и под белой шелковой косынкой – лицо, похожее, скорее, на лицо очень толстого мальчугана.

– Очень рад! Очень рад! Povtim! – сказал капитан по-румынски, жестами приглашая нас войти.

– Pojalist! Пожалуйста! – закричали остальные по-русски.

Начальник полиции предупредил, что привез с собой двух знакомых «американцев», и снова они закричали хором гостеприимных голосов: «Povtim! Пожалуйста!» – и проталкивались поближе, чтобы лучше разглядеть нас, быстро говоря что-то по-русски.

– Они не говорят ни по-русски, ни по-румынски. Только по-французски…

– Entrez! – произнес капитан с заметным акцентом и добавил на хорошем немецком: – Kommen Sie herein, meine Herren! Входите же, господа!

– Voila! Comment! Comment! Voila! – гудел лысый.

– Это все, что мой брат знает по-французски, – пояснил Маджи, когда мы вошли. Толстое лицо принадлежало, как оказалось, девушке удивительной полноты и ужасающей обильности форм. Неистово пыхтя своей папиросой, она пожала нам обе руки, схватила за отвороты пальто, тряхнула их, крича что-то по-русски, и громко рассмеялась, когда мы ее не поняли.

Капитан сиял гостеприимством.

– Александра Александровна, как насчет самовара?

Она убежала, и мы услышали, как она отдает распоряжения невидимой прислуге: «Антонина Федоровна! Принесите самовар!»

Через секунду она снова появилась перед нами – на голове у нее была уже новая желтая косынка, и она нещадно дымила новой папиросой. Маджи указал на нее рукой:

– Mon mari! Мой муж! – сказал он на ломаном французском языке.

Его брат запрыгал, как мышиный жеребчик, и, тоже показав на нее, повторил:

– Мой муж! – а затем прибавил в каком-то неистовстве: – Très jolie! Très jolie! Très jolie!

И он снова и снова произносил «très jolie», в восторге от того, что вспомнил еще одно французское выражение.

Что касается толстушки, то нам так и не довелось узнать, чьим же «мужем» она была… Была там еще Александра Антоновна – совсем еще юная девочка, лет тринадцати, тихая, с глазами взрослой женщины, как у всех русских девушек. Ее положение в доме также осталось для нас тайной. Во всяком случае, оно было немаловажным – ведь это была Россия, где на такие вещи не обращают внимания…

В столовой началось бесконечное чаепитие. Папиросные коробки валялись по всему столу. На одном конце сидела Александра Александровна, куря папиросу за папиросой, трясясь от смеха и крича всем и каждому. С другого конца, уставившись на нас, радостно выкрикивал лысый: «Voila! Comment! Très jolie!» Прислуга Антонина шныряла туда и сюда, принимая участие в общем разговоре, вставляла, на правах полного равенства, свои замечания и доливала самовар.

Робинзон сказал седому человеку, что он точь-в-точь похож на гоголевского казака – героя Тараса Бульбу. Тот был очень польщен, и с тех пор никто не обращался к нему иначе как «генерал Тарас Бульба».

Время от времени входили новые офицеры – коротко подстриженные люди в затянутых поясами русских гимнастерках, застегнутых на все пуговицы до подбородка. Они целовали Александре руку и обходили вокруг стола, бормоча свои имена. Многие из них говорили немного по-французски и по-немецки. Они были удивительно откровенны в разговорах о военном положении.

– Да, мы отступаем, как черти. Главным образом, потому что у нас не хватает военного снаряжения. Но есть и другие причины. Взятки, дезорганизация…

– Вы не слыхали о полковнике Б.? – перебил лейтенант. – Он плохо зарекомендовал себя еще в Японскую войну, а когда началась эта, его назначили начальником штаба к генералу Иванову. Это он ускорил начало отступления с Карпат: когда генерал Иванов был в отъезде, он отдал приказ об отступлении целого армейского корпуса и обнажил таким образом фланг соседней армии. Для этого не было никаких оснований. Говорят, что он сумасшедший… Однако дело замяли, и его перевели начальником штаба к генералу Дмитриеву, где он снова проделывал такие же штуки! Вы думаете, он сломал себе на этом шею? Вовсе нет! У него в Петрограде влиятельные друзья, и теперь он начальником штаба у другого генерала.

Кто-то спокойно проговорил:

– Это всегда так. Наступление – отступление. Наступление – отступление. Ну да, мы отступаем сейчас, ну так что же, мы снова будем наступать.

– Но сколько же может продлиться война?

– А что нам за дело, сколько она протянется, – заметил другой капитан с усмешкой. – Мы думаем, пока Англия будет давать деньги, а земля людей.

Около десяти часов Александра неожиданно предложила закусить. Пока Тарас Бульба суетился и давал бестолковые советы, она с Антониной накрывала стол. На «закуску» были поставлены коробки с сардинками, копченые и соленые сельди, скумбрия, икра, сосиски, крутые яйца и пикули – для возбуждения аппетита, – все это было «залито» семью различными сортами ликеров и вин: коньяком, бенедиктином, кюммелем, рэспберри, плюм-брэнди и киевскими и бессарабскими винами. Затем появились огромные блюда мучных «полента» и куски свинины с картофелем. Нас было двенадцать человек. Компания принялась закусывать с полными стаканами коньяку, беспрестанно следовавшими один за другим, и кончила бесчисленным множеством чашек кофе по-турецки и повторением всех семи различных напитков. В конце концов подали самовар, и мы принялись за бесконечное чаепитие. Была полночь.

– Ах, – воскликнул один из офицеров, – если бы только у нас была сейчас водка!..

– А она на самом деле запрещена в России?

– Кроме первоклассных ресторанов больших городов – Киева, Одессы, Москвы. Там можно достать и заграничные вина. Но они очень дороги… Видите ли, смысл указа был в том, чтобы прекратить употребление алкоголя в низших классах. Богатые же всегда могут достать его…

Молодой человек по фамилии Аметистов – лейтенант Крымского татарского полка – спросил нас, не слышали ли мы о происшествии с памятником Бисмарку.

– Случилось это во время отступления из Восточной Пруссии, после Таиненберга, – начал он, и приятная улыбка озарила его бледное лицо фанатика. – Мой полк стоял в Иоганнесберге; была там бронзовая статуя Бисмарка, вышиной примерно футов двенадцать – таких сотни по всей Германии. Мои татары хотели свалить ее и захватить с собой, как трофей, но генерал категорически запретил им. «Это может повлечь за собой международный инцидент», – сказал он. Как будто война – еще не достаточный «международный инцидент».