Федор Волончук - По тылам врага Страница 24

Через час-полтора мы уже крепко обнимали Цыганкова, Пименова, Милосердова, Зыкова и других разведчиков, за судьбу которых еще так недавно волновались. Из их рассказов выяснились подробности этой операции.

...Пересев в шлюпку и осмотрев «Черноморец», на котором гитлеровцев тоже не оказалось, разведчики направились в порт. Понадеявшись, как видно, на светлую лунную ночь, противник прожекторов не включал. Даже ракеты пускал с большими интервалами.

Благополучно пробравшись через боны, загораживавшие вход в порт, шлюпка незамеченной подошла к одному из пирсов. Разведчики поднялись на него. Неподалеку стояли три сейнера. Людей нигде не было. Велик был соблазн подорвать или поджечь вражеские суда, однако Цыганков не разрешил делать ни того, ни другого. Нельзя было обнаруживать себя. Да и сейнеры-то доброго слова не стоили. Судя по запасенным доскам, гитлеровцы пытались их отремонтировать, но легче, пожалуй, [81] было построить новые, чем латать эту рухлядь. За пирсом тянулись ряды колючей проволоки. И лишь только разведчики приблизились к первому ряду «ежей», как раздалось: «Хальт!», и тотчас же застрочил автомат. Стрельба сразу же началась по всему порту. Вверх взвились ракеты. Вспыхнули прожекторы.

— Расшумелись фрицы не на шутку, — рассказывали разведчики. — Ввязываться в бой мы не стали, и если стреляли, то уж наверняка...

Группа отступила к шлюпке и пошла вдоль берега, где ее нельзя было обнаружить прожектором. Так и выбрались из порта. Идти к катеру не было смысла. Шлюпку тогда наверняка увидели бы и расстреляли из артиллерии. Да к тому же начинало светать. Поэтому на веслах направились к косе Тузла, расположенной в проливе километрах в девяти от Керченского полуострова. Добравшись до нее, шлюпку притопили, заметив место, а сами, утопая по щиколотку в песке, пошли к нашему берегу. У противоположного конца косы посчастливилось наткнуться на старый рыбацкий баркас. Гимнастерками заткнули пробоины и, хотя все равно без передышки приходилось вычерпывать воду, добрались на этом баркасе до нашего берега, угодив прямо в руки армейского дозора. Остальное было уже известно...

В конце 1959 года в газете «Комсомольская правда» была напечатана корреспонденция «Герои Дуная» — о славных боевых делах морских разведчиков-черноморцев из отряда Виктора Андреевича Калганова. Там сообщалось о смелости и изобретательности наших разведчиков при выполнении заданий командования во время боев за освобождение Будапешта и среди других упоминалась фамилия сержанта Александра Морозова. Так вот куда занесла боевая судьба Сашка после нашей разлуки в конце 1943 года!.. И мне вспомнилась другая операция, в которой участвовал Морозов здесь, в Керченском проливе.

...Вечером 1 августа 1942 года на пристани в Тамани мы провожали десять наших разведчиков, которые под руководством Саши Морозова должны были высадиться на занятый противником берег Керченского полуострова у бочарного завода, разведать плавсредства, оборонительные сооружения, огневые точки врага в этом районе и по возможности захватить «языка». [82]

К причалу подошел и ошвартовался «морской охотник» с бортовым номером 66. По плану операции он обеспечивал доставку группы к полузатопленному «Черноморцу». Там она пересаживалась в шлюпку и действо вала уже самостоятельно.

Около двадцати одного часа, построив своих разведчиков неподалеку от катера, Морозов доложил командиру, что группа готова к выполнению боевого задания. В строю плечом к плечу стояли ветераны отряда, прошедшие большую школу еще под Севастополем, — помощник командира группы старшина 2-й статьи Пушкарев, приземистый крепыш, известный в отряде тем, что в одной из операций, получив задание тихо снять часового, он так стукнул гитлеровца кулаком по каске, что тот, оглушенный, не пикнув, кулем свалился на землю и пришел в себя, лишь оказавшись уже за нашей передовой линией; высокий худощавый старшина 2-й статьи Нестеренко, весельчак и балагур; сержант Зыков и молодые разведчики — матросы Мешакин, Дженчулашвили, Несмиянов, для которых эта операция была фактически первым боевым крещением. Каждый в неизменной бело-синей тельняшке, под фланелевкой или гимнастеркой. Кто с автоматом, а кто с винтовкой, с полными патронташами гранат на боку, с биноклем или фотоаппаратом.

— Все ясно?.. Вопросов нет?..

— Все ясно, товарищ батальонный комиссар!

— Значит, договорились, что, если обнаружат и будет нужда, наши артиллеристы поддержат. Я еще раз звонил им. Заверили, что не подведут...

— Есть... Дадим, как условились, две красные...

— Так до встречи...

Василий Степанович и Морозов крепко обнялись. Потом батальонный комиссар подошел к строю разведчиков, [83] а Саша стал прощаться с нами — командирами групп, пришедших проводить боевых друзей. Высокий, статный, с густой копной темных волос, сержант так обнимал каждого своими ручищами, что ребра похрустывали. Чувствовалось, что спортом он занимался не зря.

— Вот чертушка... Поберег бы силу для гитлеровцев...

— Ничего, мичман. И для них хватит...

...В двадцать один час «морской охотник» номер 66 отошел от пирса и, оставляя за кормой широкий пенный след, взял курс на Керчь.

В ту ночь мне что-то не спалось. Провалявшись часа два, я вышел на улицу. На завалинке дома, занятого под казарму личного состава, поблескивал яркий уголек горящей папиросы. Кто-то тоже коротал ночь на улице.

— Ты что это полуночничаешь, словно сыч? — встретил меня хрипловатый басок батальонного комиссара Коптелова, когда я подошел поближе. — Садись, если других дел нет. Посидим вместе. Хотел было заснуть, да духота — сладу нет...

Но я достаточно хорошо знал нашего командира, чтобы поверить в это. Беспокоясь за судьбу ушедших в операцию подчиненных, Василий Степанович наверняка и не подходил сегодня к постели.

— Благодать-то какая вокруг... Тишина, словно бы на земле и нет никакой войны, — снова заговорил Василий Степанович, угостив меня папиросой. — В такую ночь не фрицев выслеживать, а сидеть бы где-нибудь, спрятавшись от луны под деревом, с любимой. Эх!.. Где они сейчас, наши любимые?..

Коптелов поинтересовался, что писала мне жена в последнем письме о себе, о сыне и дочерях. Вспомнил он и о своей семье, с улыбкой рассказывая о различных проделках сына.

— Ну, хватит. Что-то мы с тобой расчувствовались, Федор, — вдруг переменив тон, закончил Василий Степанович. — Чтобы наши сыновья и дочери были счастливыми, так нам с тобой, как и каждому сейчас, больше о войне думать нужно. Вот расколошматим фашистов так, чтобы и духом их на нашей земле не пахло, тогда уже, если нас, как сегодня, бессонница одолевать станет, будем сидеть на завалинке да вспоминать о приятном. [84]